Элизабет Нуребэк - Скажи, что ты моя [litres]

Заперто.

Мне оставалось только вернуться на свой матрас. Пальцы ноги наступили на какой-то предмет. Наклонившись, я подняла его с пола.

Брошюра.

«Добро пожаловать на базу отдыха “Страндгорден” – жемчужину восточного побережья. Солнце, ветер и море для всей семьи».

Под рекламным текстом на обложке – счастливая семья с детьми в полосе прибоя на залитом солнцем пляже. Брошюра рассыпалась у меня в руках, когда я попыталась раскрыть испорченные влажностью страницы.

Через некоторое время до меня донеслись шаги. Под дверью возникла полоса теплого света. В замке заскрипел ключ. Дверь отворилась.

Мама держала в руке керосиновую лампу. Свет бил на ее лицо снизу, и я с трудом узнала ее. Она улыбалась и напевала. Глаза у нее блестели, как стеклянные шарики. Я не решилась спросить, что она задумала.

Не говоря ни слова, она взяла меня под руку и вывела из комнаты. Пройдя по коридору, мы попали в кухню. Здесь было чуть светлее, чем в запертой комнате, так как окна не закрывали ставнями. При свете керосиновой лампы я заметила, как тут грязно. Никто не бывал здесь много лет. Но тут было не холодно. Приятное тепло от дровяной печи заполняло комнату, в моих согревающихся ногах покалывали иголочки.

Я озиралась по сторонам. Кухня была большая, с окнами на море и на усадьбу.

Длинная столешница, кухонные шкафы с бледно-зелеными дверцами. Посреди кухни стоял стол из массивных планок с шестью стульями.

Небо над морем заливали яркие цвета, которые понравились бы ребенку. Оранжевый, розовый, красный. Вечерело.

Мама беспрерывно напевала. Она отмыла кровь с моего лба и сказала, что скоро все будет хорошо. «Бедная моя девочка, тебе досталось сегодня. Но ты сама виновата – ты была неосторожна».

Я узнала этот взгляд. Блеск в ее глазах. Всякий раз, когда я падала и ушибалась, она потом утешала меня. Она обожает утешать, заботиться, суетиться вокруг тебя. Показывать всем, какая она любящая мать.

Впервые я осознала, что именно этим она всегда и занималась.

На этом фоне боль в голове отступила на второй план. Страх, впившийся в мое тело, исчез. Я словно бы проснулась от долгого удушливого сна. И я больше не боялась.

Я сердилась.

– Все те случаи, когда я в детстве получала травмы. Это все ты. Ты всегда это подстраивала.

Мама остановилась. Склонила голову набок и посмотрела на меня.

– Дорогая моя, – ответила она. – Тебе надо было многому научиться. Мне казалось, ты это поняла.

Она снова промокнула мне рану мокрым ватным диском. От этого в ране защипало, я отстранила голову и посмотрела маме в глаза.

– А когда я хотела поехать с классом в «Грёна Лунд»? Ты защемила мне руку дверью машины. Несколько раз. Тебя не волновало, что я кричала и просила тебя прекратить. Зачем? Почему тебе доставляло удовольствие ранить меня?

– Я не могла допустить, чтобы ты бегала по городу. Там, где рядом она.

– Кто? Кто был рядом там, в городе?

Я хотела, чтобы она сказала все, как есть. Мне было важно услышать правду.

– Я никогда не ранила тебя, Изабелла. Никогда. Я защищала тебя. Я воспитывала тебя.

Она достала пластырь и прилепила его мне на лоб.

– Я хотела сделать тебя сильной. Это главная задача любой матери. Она утешает. Она заботится и защищает.

– Где мы находимся? – спросила я.

– Видишь ли, это наше собственное укромное местечко. Возможно, на первый взгляд оно выглядит неказисто, но оно наше. И здесь нам будет очень уютно.

– Мы в «Страндгордене»? Где это?

– В раю.

Она прошла по кухне, достала из кухонного шкафа кастрюлю и открыла банку горохового супа.

– Давай начнем с того, что поедим. Ты наверняка проголодалась.

Мама улыбнулась мне и погладила меня по щеке. От ее прикосновения по спине у меня пробежал холодок.

– Ты больна, – сказала я. – Ты сумасшедшая.

Она засмеялась – громко, заливисто, словно я только что сказала ужасную глупость. Я тоже выдавила из себя смешок, чтобы показать, что не боюсь ее.

– Я предлагаю вернуться домой, – произнесла я затем спокойным тоном. – Мы можем начать все сначала дома. Все будет, как раньше. И даже еще лучше. Теперь мы все это прошли вместе. Мы стали сильнее. Сильнее, чем когда бы то ни было.

Я готова говорить все что угодно, лишь бы обмануть ее. Может быть, у меня получится, если я буду говорить то, что она хочет услышать. Если притвориться, что все, что она сделала, не имеет значения. Если я сделаю вид, что все хорошо.

– И мне очень нужно позвонить Юханне, – продолжала я. – Я пропустила несколько обязательных семинаров. Она наверняка недоумевает, что со мной.

Мама вздохнула.

– Она на тебя плохо влияла, Изабелла.

– Если хочешь, я снова вернусь домой. Мы с тобой все время будем вместе.

Она задумчиво посмотрела в окно, медленно помешивая ложкой в кастрюле. Отражение ее лица в оконном стекле исказилось. Она вообще слушает меня?

Мама вынула ложку из кастрюли.

– Не так давно ты собиралась бросить меня, – произнесла она с упреком. – Ты собиралась встречаться с ней .

Последнее слово она буквально выплюнула с нескрываемым отвращением.

– Я перестала ходить на терапию. Я никогда больше не увижу ее.

– Из-за тебя ее мальчишка попал под машину. Мне пришлось это сделать. Меня ввел в заблуждение этот ее ужасный зонтик. Я подумала, что это она. Сейчас она должна быть занята им, а не разыскивать тебя. Не убеждать тебя копаться в прошлом. Но ей и на своего второго ребенка наплевать. Вот такая она. Думает только о себе.

На меня накатила тошнота. Что она наделала? Сколько еще людей лишила жизни?

– О чем ты? – прошептала я.

Мама посмотрела на меня. Снова улыбаясь, достала буханку хлеба и нож.

– Очень жаль, девочка моя. Мы не можем вернуться домой. Она не сдастся. Никогда не остановится. Там она разыскала нас. Найдет и здесь.

– А зачем ей разыскивать нас? Расскажи мне.

– Во всем виновата она. Из-за нее нам теперь пришлось бежать. Подумай, Изабелла, – как ты себя чувствовала с тех пор, как начала общаться с ней? Ты стала не похожа сама на себя. Каково, как ты думаешь, матери видеть свою дочь несчастной, видеть, что она стала неузнаваема, – и быть не в состоянии что-либо сделать? Ты и слушать меня не желала.

Она начала резать хлеб, но потом подняла нож и стала разглядывать его. В руках у нее не нож для хлеба. Он остроконечный и заточенный – таким режут мясо.

Выражение ее лица изменилось.

Злость. Печаль. Горечь.

– У нее было все, хотя она этого не заслуживала. О тебе она никогда не заботилась. Поверь мне, я оказала тебе услугу. Ведь нам было хорошо вместе, правда?

– Я не твоя дочь. У меня не та группа крови. Моя мать – не ты.

– Все это не имеет никакого значения. Ты мое дитя. А я твоя мама.