Роберт Брындза - Холодная кровь

– А расскажи, как ты победила тех бандитов с пистолетами! – крикнул Якуб, хватая ее за руку.

– А страшно было в них стрелять? – спросила Каролина.

– Я стреляла в них тазером. Это не огнестрельное оружие, а электрошоковое… – начала Эрика и осеклась, заметив, что идущие мимо две пожилые женщины с удивлением смотрят на нее. – Давайте я потом расскажу, когда мы все пойдем пить горячий шоколад.

– А у папы есть пистолет. Он прячет его в коробке для завтрака, на которой нарисован Бэтмен, – доложил Якуб.

– Все, хватит болтать. Пойдемте. – Ленка достала из джипа венок и упаковку свечей. Она сунула венок Мареку, который все еще беседовал по телефону.

– Ты видела, какой у нее ремень? – одними губами спросила Каролина. Эрика глянула на ремень, перетягивавший в поясе пальто Ленки. Пряжку украшала надпись «GOLD DIGGA». – Она не знает, что означает «Gold Digger», – добавила Каролина.

– Держи свечи. – Ленка сунула дочери упаковку свечей. – Это бренд. Эксклюзивный бренд. Я купила ремень в Братиславе.

– Gold Digger – это женщина, которая спит с богатым мужчиной из-за денег, – пропела Каролина. Эрика подавила улыбку. Ленка Каролину не слышала. Она подошла к Мареку, велела ему отключить телефон, и они зашагали на кладбище.

В Нитре это было самое большое кладбище. Оно простиралось на несколько акров, и сейчас его из конца в конец устилал ковер из мерцающих свечей. Кладбище было заполнено людьми, ходившими меж надгробных памятников. Возле каждого могильного камня на их пути горели свечи в разноцветных вычурных металлических и стеклянных подсвечниках. На деревьях еще оставались осенние листья. От множества пылающих свечей кладбище обволакивало теплое оранжевое сияние. Они шли в молчании несколько минут, пока не остановились перед могилой родителей Эрики и Ленки. На ней лежала простая могильная плита из серого мрамора, на которой золотыми буквами было вытеснено:

Франтишек Болдиш

1950–1980

Ирэна Болдишова

1953–2005

Ленка положила на мрамор венок; дети принялись заменять старые догоревшие свечи новыми. Помогая Якубу зажечь маленькую свечу и опустить ее в один из подсвечников, Эрика смотрела на имена, вытесненные золотом на камне. Ей было восемь лет, а Ленке – шесть, когда умер их отец. Она его помнила смутно. Его образ ассоциировался лишь с отдельными картинами детства: когда он возвращался домой с работы, с завода по производству пластмасс, и приносил детям полный карман сладостей; когда на какой-то праздник они всей семьей отправились на пикник у озера, и он, по очереди сажая дочерей на плечи, заходил на глубину.

Однако Эрика живо помнила тот вечер, когда полицейский и комендант дома постучались к ним в квартиру и сообщили, что отец погиб на фабрике в результате несчастного случая. Вопль матери до сих пор звучал у нее в ушах. Ленка была совсем крошкой, ничего не понимала, и Эрика увела ее в детскую, где они на протяжении многих часов играли в куклы, не зная, что им делать.

Следующие десять лет Эрика и Ленка наблюдали, как их мать постепенно превращается в законченную алкоголичку…

Эрика отмахнулась от неприятных воспоминаний и посмотрела на Ленку и Марека, державшихся за руки, на Якуба и Каролину, стоявших перед родителями рядом с маленькой Эвкой, которая в изумлении глазела на пылающие свечи. Счастливая семья, окутанная мягким сиянием.

Эрика покинула Словакию, когда ей исполнилось восемнадцать – сбежала от своего несчастливого детства, от ужасных отношений с матерью, и поехала искать лучшую долю – новую жизнь в Англии. Глядя на мерцающие свечи, она думала о том, как жила последние годы в Англии: как потеряла Марка, как усердствовала на работе каждый божий день. Потом подумала про преступление, которое она расследует, про последние встречи с Мелани и Питерсоном. Она знала, что между ней и Питерсоном все кончено, но, услышав это из его уст, поняла, что черта под их отношениями подведена. Да и что это были за отношения? Минное поле. Она – его начальник, они вместе работали, да и непросто ей было после Марка связать себя обязательствами с другим мужчиной. И она так и не сумела полностью отдаться своей новой привязанности – теперь она это понимала.

Эрика смотрела на Ленку, которая вместе со своей семьей вела счастливое существование в Нитре, и спрашивала себя: а стоило ли убегать? И от чего она бежала? Ленка осталась и устроила свою жизнь. Эрике уж скоро пятьдесят, а она бездетная вдова, карьера ее висит на волоске. Предательство Нилза Акермана потрясло ее до глубины души, и вообще еще неизвестно, к чему это приведет. Да, в Лондоне у нее есть друзья: Айзек и Мосс. Но она всегда держала их на расстоянии вытянутой руки. Эрика старалась увидеть хоть какой-то позитив в своем будущем.

– Тетя Эрика, ты такая грустная, – заметил Якуб. Его карие глазки полнились беспокойством.

– Это время года такое грустное, – ответила она, отирая слезу.

– Ты скучаешь по дяде Марку?

Эрика кивнула.

– Он хороший был. Все время улыбался, хотя я плохо его помню.

По щекам Эрики теперь текли слезы, и Ленка опустилась на корточки рядом с ней.

– Все хорошо, – промолвила она, обнимая сестру. Эрика всхлипывала у нее на плече. Она стиснула руку Ленки и зарылась лицом в мягкую ткань ее пальто. Марек поманил детей и повел их прогуляться, чтобы не мешать сестрам. Эрика долго плакала. Оплакивала тех, кого потеряла, оплакивала свою жизнь, которую, как ей казалось, она растратила впустую.

– Все хорошо, moja zlata [29], – утешала сестру Ленка, поглаживая ее по коротким волосам. – Все хорошо, ты не одна.

Слезы у Эрики наконец-то иссякли, она почувствовала себя лучше. На нее никто не смотрел, ведь кладбище – единственное место, где чужие слезы ни у кого не вызывают любопытства.

Ленка дала ей бумажную салфетку.

– Ты же знаешь, ты можешь жить у нас сколько хочешь.

– Знаю. Спасибо. Но моя жизнь теперь не здесь. Рано или поздно мне придется вернуться.

– Ладно, давай зажжем свечи и поедем в город пить горячий шоколад, – сказала Ленка. – А потом Марек заберет детей, и мы с тобой побалуем себя чем-нибудь покрепче.

Эрика кивнула, улыбнулась, и они зажгли остальные свечи.

Пятница, 17 ноября 2017 года

Я давно не брала в руки дневник. Наверно, мне требовалось время, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам, осмыслить то, что произошло. Когда я ударила Шарлин ножом, во мне что-то изменилось. Словно я выступила из себя и обратилась в другого человека. Не то чтобы меня не мучают чувство вины и ужас от содеянного. Но ощущение такое, будто я пробудилась от спячки, когда взяла инициативу в свои руки и сама стала контролировать ситуацию после того, как меня долго подавляли. Макс всегда об этом говорит. И теперь я его понимаю. Мир скроен не нам в угоду. Ты должен сам взять то, что тебе нужно; ты должен бороться за выживание. Словно я приняла решение, что больше не хочу быть жертвой. Внутренний голос прежде спрашивал: «За что ты меня не любишь? Почему поступаешь так со мной? Что я сделала не так?» Всаживая нож ей в грудь, я чувствовала, что имею на это право. Кто она такая? Лживая наркоманка, никчемная стерва.