Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Стыдно признать, но я больше не доверяю Анне. Хотя еще недавно я горячо убеждал Чумного Лекаря в ее невиновности, теперь я смотрю на нее с подозрением, опасаясь, что в ней еще кроется чудовище, погубившее мою сестру.

«Аннабелла Колкер умерла. Помогите Анне».

– Анна, – тихонько окликаю я, внезапно смущенный своим видом.

Проведя все утро в лауданумовом угаре, Голд пару раз плеснул в лицо холодной водой и этим ограничился. Бог знает как я сейчас выгляжу. И чем от меня воняет.

Вздрогнув, она смотрит на меня, спрашивает:

– Мы знакомы?

– В некотором роде. Вот, возьмите. Это поможет вам вспомнить.

Я швыряю ей шахматную фигуру. Анна ловит ее одной рукой, кладет на ладонь, разглядывает. Лицо озаряется узнаванием.

Неожиданно она подбегает ко мне, обнимает, орошает слезами рубаху.

– Айден, – глухо шепчет она, прижимая губы к моей груди, – я помню… помню.

От Анны пахнет молочным мылом и хлоркой, пряди волос щекочут мои небритые щеки.

Внезапно она размыкает руки, отшатывается.

Отталкивает меня, хватает с пола осколок стекла. Ее рука дрожит.

– Вы меня убили! – восклицает она, до крови сжимая битое стекло.

– Да, – говорю я, готовый обвинить ее в убийстве моей сестры.

«Аннабелла Колкер умерла».

– И раскаиваюсь в этом, – продолжаю я, сунув руки в карманы. – Честное слово, этого больше не случится.

Она недоуменно моргает.

– Я теперь другой. То, что вы помните, случилось в другой жизни. Я допустил ошибки, которые с тех пор стараюсь больше не допускать. По-моему, из-за вас.

Я делаю шаг к ней.

– Не подходите… – Она наставляет на меня осколок стекла. – Нет. Я помню. Я знаю.

– Есть правила. Эвелину Хардкасл хотят убить, но мы ее спасем. Я придумал, как нам отсюда выбраться. Вдвоем.

– Это невозможно. Это запрещено, – настаивает она. – Такое правило.

– Как бы то ни было, мы с вами освободимся. Поверьте мне.

– Не могу. – Она мотает головой, смахивает слезинку со щеки. – Вы меня убили. Я помню. Застрелили. Я так обрадовалась, когда вас увидела, Айден. Думала, что наконец-то мы отсюда выберемся. Вы и я, вместе.

– Так и будет.

– Но вы меня убили!

– И не в первый раз, – вздыхаю я. – Мы причинили друг другу много зла, и нам это дорого обошлось. Клянусь, я вас больше никогда не предам. Доверьтесь мне, Анна! Вы мне уже доверялись, только вы этого не помните.

Я примирительно поднимаю руки, медленно подхожу к лестнице. Сгребаю остатки разбитых стаканов и россыпь конфетти, сажусь на красный ковер. На меня тяжелым грузом наваливаются все те, в кого я воплощался, их воспоминания теснятся в моем уме, мне с трудом удается их обуздать. Ясно, как в то самое утро, когда это случилось…

«Сейчас то самое утро, когда это случилось».

…Вспоминаю разговор испуганного Белла с не менее испуганным дворецким у парадного входа. Ноют пальцы, сжимающие набалдашник трости, когда Рейвенкорт, тяжело переваливаясь, бредет в библиотеку незадолго до того, как Джим Раштон выносит из особняка мешок похищенных наркотиков. Слышу легкие шаги Дональда Дэвиса, который выбегает из дома после первой встречи с Чумным Лекарем, смех приятелей молчаливого Эдварда Дэнса.

Столько воспоминаний, столько тайн, столько гнетущих забот. Невыносимая тяжесть каждой жизни. Как люди справляются?

– Что с вами? – спрашивает Анна, подходя поближе. – Вам дурно?

– У меня в голове восемь человек… – Я постукиваю себя по виску.

– Восемь?

– И восемь версий сегодняшнего дня, – добавляю я. – Всякий раз, просыпаясь, я воплощаюсь в одного из гостей. Вот это – мое последнее воплощение. Если сегодня я не найду убийцу, то завтра все начнется сначала.

– Не может быть… Правила не позволяют. Убийство нужно раскрыть за один день. И в одном обличье. А вы… Нет, здесь что-то не так.

– Правила меня не касаются.

– Почему?

– Потому что я здесь по своей воле. – Я тру усталые глаза. – Я пришел ради вас.

– Вы пытаетесь меня спасти? – изумленно спрашивает она, опустив руку с зажатым в ней осколком.

– Да.

– Но вы меня убили!

– У меня не очень хорошо получается.

Что-то в моем тоне или в моей позе убеждает Анну. Она роняет осколок на пол, садится рядом со мной. Я чувствую ее тепло, ее прикосновение. Единственное осязаемое присутствие в этом мире эха и отражений.

– А вы все еще пытаетесь? – Она глядит на меня огромными карими глазами, бледное лицо опухло от слез. – В смысле, меня спасти?

– Я хочу спасти нас обоих, но не могу сделать этого без вашей помощи. Поверьте мне, Анна. Я не желаю вам зла.

– Я… – Она осекается, качает головой. – Как я могу вам поверить?

Я пожимаю плечами:

– А вы попробуйте. У нас очень мало времени.

Она кивает, задумывается:

– А если я вам поверю, то что должна для вас сделать?

– Много мелких одолжений и два больших.

– Каких больших?

– Вы должны спасти мне жизнь. Дважды. Это нам поможет.

Достаю из кармана альбом; в потрепанный переплет вложены смятые листы, перевязаны обрывком бечевки. Я нашел альбом в кармане куртки Голда, выбросил оттуда хаотичные эскизы и записал все, что помню из распорядка дня моих воплощений, дополнив записи пометками и объяснениями.

– Что это? – спрашивает Анна.

– Книга моей жизни. Наше единственное преимущество.

– Вы не видели Голда? Ему уже пора появиться.

Я сижу в пустой спальне Сатклиффа, чуть приоткрыв дверь. В комнате напротив Даниель беседует с Беллом, по коридору расхаживает Анна.

Мне не хочется, чтобы она нервничала попусту, но в спальню Сатклиффа я спрятался, прихватив из гостиной бутылку виски, после того как разбросал по всему дому записки, в том числе письмо с упоминанием о настоящих родителях Каннингема, оставленное в библиотеке. Вот уже час я пытаюсь напиться, чтобы приглушить муки совести за постыдное деяние, которое мне предстоит совершить. Я уже пьян, но этого недостаточно.

– Зачем мы здесь? – спрашивает Раштон Анну.

– Сегодня утром лакей убьет дворецкого и Голда, если мы не спрячем их где-нибудь, желательно там, где я смогу их защитить. Им еще предстоит сыграть важную роль, если, конечно, нам удастся их спасти.

Я отхлебываю виски, слушаю их разговор.

Голду противно насилие, в нем нет ни капли жестокости, он не в состоянии по своей воле причинить боль другому. У меня нет времени его уговаривать, поэтому я пытаюсь его напоить до беспамятства.

Только у меня не получается.

Голд без стеснения спит с чужими женами, жульничает, играя в карты или кости, и вообще ведет себя так, точно вот-вот наступит конец света, но ни за что не убьет даже мухи. Он слишком любит жизнь и не способен доставлять боль другим, в чем и заключается моя проблема. Боль – единственное, что поможет дворецкому дожить до встречи с Анной в сторожке.