Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Слышу шаркающие шаги дворецкого в коридоре, выхожу из спальни, преграждаю ему дорогу. Глаза художника находят в жутком обожженном лице ужасающую красоту, выгодно отличающую его среди невыразительных физиономий остальных гостей.

Дворецкий бормочет извинения, отступает, но я хватаю его за руку. Он смотрит на меня, не понимая, в чем дело. Думает, что я взбешен, хотя на самом деле мне мучительно стыдно. Я не хочу калечить дворецкого, но без этого не обойтись.

Он пытается обойти меня. Я встаю у него на пути.

Мне противно и совестно, я рад бы объяснить, зачем я так поступаю, но на это нет времени. И все равно я не в силах поднять кочергу и ударить ни в чем не повинного человека. Вспоминаю тщедушное тело, скрюченное под белой простыней, багровые разводы синяков, прерывистое дыхание.

«Если вы этого не сделаете, Даниель победит».

Ненавистное имя заставляет меня сжать кулаки. Коварство, двуличие, хитроумный обман раздувают костер моего гнева. Я вспоминаю, как тонул в озере вместе с мальчиком; как нож лакея вонзился под ребра Дарби и перерезал горло Дэнсу; как Раштон признал поражение.

С яростным воплем я набрасываюсь на дворецкого, колочу его кочергой по спине, отбрасываю к стене, валю на пол.

– Умоляю… – шепчет он, стараясь отползти в сторону. – Я не…

Он хрипит, зовет на помощь, тянет ко мне руку, и это бесит еще больше. Такую уловку применил Даниель на берегу озера, взывая к моей жалости. Перед глазами возникает лицо Даниеля, ярость вскипает в жилах.

Я пинаю его.

Снова и снова. Теряю рассудок, свирепею, изливаю свой гнев. Из меня выплескивается боль предательства, сожаления, унижения, разочарования, мучения, обиды и горести…

В глазах темно. Дыхание прерывается. Я всхлипываю, но продолжаю осыпать его пинками.

Мне его очень жаль.

Мне себя очень жаль.

Слышу шаги Раштона за спиной. Он бьет меня по голове вазой. Удар эхом отдается в черепе, и я падаю в жесткие объятия пола.

День второй (продолжение)

– Айден!

Далекий голос накатывает, как волна на берег.

– О господи, проснитесь!

Медленно, устало приоткрываю веки.

Передо мной растрескавшаяся стена, голова лежит на белой наволочке, запятнанной алой кровью. Усталость не отпускает, тянет за собой.

Как ни странно, я снова дворецкий, лежу на кровати в сторожке.

«Не засыпайте. Не двигайтесь. Нам грозит опасность».

Пытаюсь шевельнуться. Боль сдавливает горло, душит крик. Я просыпаюсь по-настоящему.

Простыня пропитана кровью из раны в боку, куда всадил нож лакей. Судя по всему, от боли я потерял сознание, но не умер. Очевидно, не случайно. Лакей многих отправил на тот свет, он умеет убивать и вряд ли на этот раз допустил ошибку. От этой мысли я холодею. Прежде я считал, что самое страшное – если тебя хотят убить. Оказывается, все зависит от того, кто убийца. Лакей оставил меня в живых, и это пугает.

– Айден, вы проснулись?

Медленно поворачиваю голову, в углу комнаты вижу Анну, спутанную по ногам и рукам веревкой, привязанной к старой батарее. Под глазом Анны багровеет синяк, будто цветок на снегу, на распухшей скуле ссадина.

За окном темно, но я не знаю точно, который час. Может быть, уже одиннадцать и Чумной Лекарь ждет нас у озера.

Видя, что я очнулся, Анна облегченно вздыхает.

– Я думала, он вас убил, – говорит она.

– Я тоже, – хриплю я.

– Он поймал меня у особняка, грозился убить, если я не пойду с ним. – Она отчаянно рвется из пут. – Я знала, что Дональд Дэвис спит на дороге, он там в безопасности, лакей до него не доберется, поэтому согласилась. Простите, Айден, мне ничего другого не оставалось.

«Она вас предаст».

Вот о чем предупреждал меня Чумной Лекарь, вот что принял Раштон за обман. Из-за недоверия наш план едва не провалился. Интересно, знал ли Чумной Лекарь, в чем заключается «предательство» Анны, или вправду считал, что она действует против меня?

– Вы ни в чем не виноваты, Анна.

– Все равно простите меня. – Она испуганно косится на дверь, понижает голос: – Вы можете дотянуться до ружья? Он положил его на буфет.

Я смотрю в ту сторону. Буфет всего в нескольких шагах от меня, но до него – как до луны. Я не могу даже повернуться, не то что встать.

– Ага, очухался! – В дверях возникает лакей, ножом отрезает кусочки яблока. – Жаль, я так надеялся сам привести тебя в чувство.

За ним стоит еще один тип – тот самый громила с кладбища, который держал меня за руки, когда Даниель меня избивал, требуя, чтобы я сказал ему, где искать Анну.

Лакей подходит к кровати.

– В нашу прошлую встречу пришлось оставить тебя в живых. Через силу, но пришлось. – Он громко откашливается, комок слюны влажно падает мне на щеку.

Я брезгливо вздрагиваю, но у меня нет сил поднять руку и стереть плевок с лица.

– Больше такого не повторится, – продолжает лакей. – Не люблю, когда люди приходят в себя. Вроде как работа недоделана. Значит так: мне нужен Дональд Дэвис. Рассказывай, где его искать.

Мой ум лихорадочно складывает фрагменты гигантской головоломки, составляет из них мою жизнь.

После того как я выпрыгнул из кареты на дорогу, меня встретил Даниель и уговорил пойти с ним на кладбище. Прежде я не задумывался, откуда он знал, что я буду на дороге, но теперь это понятно. Через несколько минут я сам скажу об этом лакею.

Смешно, конечно. Если б не было так страшно.

Даниель полагает, что я обрекаю Дэвиса на смерть, но без похода на кладбище я не узнаю о том, что Серебристая Слезинка явилась в Блэкхит, а Даниель сбежит на берег озера, где попытается меня утопить, а Анна его прикончит.

Это западня. Ее придумал Раштон, ее захлопнет Дэвис, а приманкой служу я. Все очень ловко подстроено. К сожалению, как только я расскажу лакею, где искать Дэвиса, он зарежет и меня, и Анну.

Лакей кладет нож и яблоко на буфет, рядом с ружьем, берет в руки пузырек со снотворным, высыпает таблетки на ладонь, задумчиво морщит лоб. Я почти слышу, как тяжело ворочаются мысли у него в голове. Его спутник все еще стоит в дверях, скрестив руки на груди.

Лакей встряхивает пузырек – раз, другой и третий. Таблетки тихонько постукивают о стекло.

– И сколько их потребуется, чтобы прикончить обожженного калеку, а? – Он хватает меня за подбородок и поворачивает мою голову к себе.

Пытаюсь отвернуться, но он не выпускает, пристально глядит мне в глаза. От него веет жаркой злобой, от которой зудит все тело. А ведь я мог в него воплотиться, глядеть из этих глаз, попасть в крысиное гнездо его рассудка, обрести воспоминания и желания, от которых никогда бы не избавился.

Может быть, в каком-то витке так и случилось.

Внезапно даже гадкий Дарби выглядит привлекательно.

Железная хватка ослабевает, жесткие пальцы разжимаются, моя голова заваливается набок, на лбу выступает испарина.