Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

– Несмотря на то что он покончил с собой?

– Да.

К этому моменту Мюррей знал о выплатах страховки в случае суицида куда больше, чем ему хотелось бы. Большинство страховых компаний придерживались политики «оговорки в случае суицида»: страховка не выплачивалась только в том случае, если застрахованный совершал самоубийство в течение года после приобретения страхового полиса. Эта политика должна была предотвратить самоубийства, которые совершались для выплаты долга семьей, как объяснила Мюррею по телефону очень вежливая женщина из компании «Авива». Том Джонсон приобрел страховой полис много лет назад, и компания выплатила жене страховку, как только Кэролайн получила свидетельство о смерти мужа.

– А что с завещанием Кэролайн?

Сара все еще тянулась рукой к стене, но Маккензи заметил, что между кирпичом и ее пальцами образовался некоторый промежуток.

– Небольшую сумму она завещала своей крестнице, еще десять тысяч – благотворительной организации по спасению собак на Кипре, все остальное – Анне.

– Итак, Анна унаследовала огромное состояние. Ты уверен, что не она убила их обоих? – Сара наконец-то опустила руку.

– И сама себе отправила анонимную открытку?

– Может, открытку прислал тот, кто знает, что это она их убила, – задумчиво предположила Сара. – Анна запаниковала и принесла открытку в полицейский участок, потому что именно так поступил бы нормальный человек, который никого не убивал. Двойной блеф.

Маккензи ухмыльнулся. Воображение у Сары было куда лучше, чем у большинства детективов, с которыми ему когда-либо приходилось работать.

– Что с отпечатками пальцев?

– На открытке они есть, Ниш их сейчас анализирует.

После смерти Тома Джонсона криминалисты проверяли отпечатки пальцев в его автомобиле, и тогда у его дочери и всех сотрудников магазина взяли отпечатки для сравнения. На открытке обнаружились четкие отпечатки Анны Джонсон и ее дяди, Билла, который и разорвал открытку до того, как Анна успела его остановить. Были там и фрагменты отпечатков, но они могли принадлежать кому угодно – включая продавца магазина, где эту открытку купили. Соответствий в национальной базе данных Ниш не обнаружила.

При упоминании подруги лицо Сары просветлело, ее ладонь в руке Мюррея чуть расслабилась.

– Как там Ниш?

– Отлично. Спрашивала о тебе. Она предлагает как-нибудь встретиться и поужинать вместе, когда тебе станет лучше.

– Может быть.

«Может быть» – это уже хорошо. «Может быть» – это лучше, чем «нет». Завтра наступит канун Рождества, и психиатр Сары, доктор Чаудгари, решил, что Сару пора выписывать. Сама же Сара была с ним не согласна.

«Мне плохо», – настаивала она, теребя растянутые рукава кофты.

Людям, считавшим себя борцами со стигматизацией психически больных, нравилось сравнивать психические заболевания с телесными.

«Если бы Сара сломала ногу, мы бы все понимали, что ей нужно время, чтобы выздороветь», – сказал как-то начальник Маккензи, когда Мюррей извинился за то, что берет отпуск по болезни жены. Очевидно, в тот момент начальник очень гордился собой за такое проявление политкорректности.

Вот только проблема была не в чертовом переломе. Сломанную ногу можно вылечить. Сделать рентген, наложить гипс, может, поставить металлическую пластину. Пациент пару недель вынужден будет ходить на костылях, вести малоподвижный образ жизни, проходить физиотерапию. А что потом? Ну, может, в худшем случае пациент будет хромать. Но он выздоровеет. Ему станет лучше. Конечно, вероятность сломать ту же ногу при падении с велосипеда или лестницы будет выше, но нога не расколется пополам ни с того ни с сего. Из-за сломанной когда-то ноги человек не застынет в ужасе при необходимости открыть дверь, не почувствует себя так, словно рассыпается на части, только потому, что кто-то где-то что-то прошептал.

Пограничное расстройство личности совсем не похоже на сломанную ногу.

Саре было плохо. И она никогда не выздоровеет.

– Сара, мы не можем вылечить пограничное расстройство личности. – К оксфордскому акценту доктора Чаудгари примешивались бирмингемские интонации. – И вы это знаете. Вы знаете о своем состоянии куда больше, чем кто бы то ни было. Но вы хорошо справляетесь, и дома вам будет не хуже.

– Я хочу остаться здесь. – У Сары слезы наворачивались на глаза. В этот момент она больше походила на капризного ребенка, чем на пятидесятивосьмилетнюю женщину. – Дома я чувствую себя хуже. А здесь я в безопасности.

Мюррей напряженно улыбался, пытаясь скрыть боль, которой отдавались в нем слова Сары: словно кто-то нанес ему левый хук. Как бы то ни было, доктор Чаудгари оставался неумолим.

– Дома вы тоже будете в безопасности. Скажу вам вот что: последнюю пару дней о вашей безопасности заботились вовсе не мы. А вы сами. – Помолчав, он подался вперед, сложив руки домиком. – Вы сами. Мы продолжим наши с вами ежедневные сеансы и будем постепенно сокращать число встреч, пока не дойдем до одного сеанса в неделю. Но двигаться надо маленькими шажками. На данный момент наша основная задача – это вернуть вас к привычной жизни дома, с мужем.

Маккензи уже ожидал хука справа, но Сара устало кивнула и скрепя сердце согласилась завтра отправиться домой. А потом удивила Мюррея, не возразив против прогулки.

– Ну вот. Обошли здание три раза. – Маккензи остановился.

Сара потрясенно уставилась на центральный вход. Их прогулка подошла к концу.

– Я за тобой заеду завтра утром. Хорошо?

– Утром у нас групповая терапия. – Сара нахмурилась.

– Тогда в обед?

– Ладно…

Поцеловав жену на прощание, Мюррей направился по тропинке к парковке. На полпути он оглянулся, чтобы помахать Саре, но она уже скрылась в холле.

Следующие несколько часов Маккензи провел за уборкой и без того безукоризненно чистого дома, готовя его к встрече Сары. Он поменял постельное белье в спальне и перестелил кровать в гостевой комнате, поставив цветы в вазах и там и там, на тот случай, если Саре захочется побыть одной. Когда убирать явно больше было нечего, Мюррей сел в машину и поехал на работу.

Его беспокоило, что Дайан Брент-Тейлор – свидетельница, которая сообщила в полицию о самоубийстве Тома, – отказалась давать показания в суде. Брент-Тейлор заявила, что тем утром была на Бичи-Хед с любовником и опасается, что о ее измене узнает муж. Департамент несколько раз пытался уговорить свидетельницу изменить свое решение, но тщетно. В материалах дела не было ее адреса – только номер мобильного телефона. И, когда телефон отключился, детективы сдались. В конце концов, тогда они расследовали самоубийство. А не убийство. Тогда.

Маккензи же сдаваться не собирался.