Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

Маккензи помолчал.

– Я думаю, она может быть права.

– Господи…

В окне за спиной Билли Мюррей увидел, как до боли знакомая ему фигурка мечется среди рядов машин. Сара. В двадцати ярдах от нее, едва не переходя на бег, рванул с места рыжий продавец.

– Вы были близки с Томом, мистер Джонсон? – поспешно спросил Маккензи, косясь на демонстрационный зал.

– Мы были братьями. – Билли нахмурился.

– Вы ладили?

Этот вопрос, похоже, его разозлил.

– Мы были братьями! Поддерживали друг друга. Ну и повздорить могли, конечно. Понимаете, о чем я?

– И вы были деловыми партнерами, как я понимаю?

Билли кивнул.

– У папы началась старческая деменция, и он больше не мог управлять магазином, поэтому мы с Томом начали работать здесь в 1991 году. Семья есть семья, – добавил он, будто это все объясняло.

На столе перед ним, рядом со стопкой конвертов и распечатанным списком сотрудников, лежала чековая книжка. Он суетливым жестом поправил конверты и мотнул головой в сторону списка:

– Рождественские премии. Меньше, чем обычно, но – такова жизнь.

– Как вы ладили с Кэролайн?

Шея мужчины побагровела.

– Она сидела в приемной. Том в основном работал с клиентами. А я занимался закупками.

Маккензи отметил, что Билли не ответил на его вопрос, но настаивать не стал. Ему и вовсе не полагалось находиться здесь – только еще одной жалобы Лео Гриффитсу и не хватало. Он попробовал другой подход:

– У Тома и Кэролайн были хорошие отношения?

Билли выглянул в окно, словно раздумывая, поделиться своими мыслями или нет. Рыжий вел Сару к «лендроверу» с табличкой «Цена договорная» на лобовом стекле. Мюррей надеялся, что с ней все в порядке. Что рыжий не скажет ничего, что ее расстроит.

Билли повернул голову к Маккензи:

– Он плохо с ней обращался. Он был моим братом, и я любил его, но она заслуживала лучшего.

Мюррей ждал. Очевидно, за этими словами крылась целая история.

– Он у нас выпить любил. Ну, кто не любит, конечно, но… – Билли покачал головой. – Это неправильно. О мертвых либо хорошо, либо ничего. Неправильно это.

– Вы намекаете, что у Тома были проблемы с алкоголем, мистер Джонсон?

Билли долго молчал, глядя в окно.

– Кэролайн пыталась его покрывать, но я ведь не дурак. Что бы там ни думал Том. – Последние слова он произнес с горечью, обращаясь скорее к самому себе, чем к Маккензи.

Мюррей видел, как рыжий за его спиной открывает дверцу «лендровера». Сара уселась за руль и установила удобное для себя положение сиденья. Если Маккензи не вмешается, продавец повезет ее на тест-драйв.

– Вы очень помогли мне, мистер Джонсон. – Мюррей поднялся. – Спасибо.

Маккензи было неловко – он оставлял погрузившегося в уныние свидетеля, которого только что своими разговорами навел на неутешительные воспоминания. Но Сара была важнее.

Когда он выскочил в демонстрационный зал, она уже шла ему навстречу. Рыжий с понурым видом стоял рядом с «лендровером», засунув руки в карманы.

– Все в порядке? – спросил Мюррей.

Сара казалась очень довольной, и он вздохнул с облегчением, когда выяснилось, что рыжий ее все-таки не расстроил.

– Просто отлично. – Женщина коварно ухмыльнулась.

Маккензи опять бросил взгляд на продавца. Тот выглядел так, будто только что кто-то сказал ему, что Рождество отменяется.

– Что с ним случилось?

– Я сказала ему, что интересуюсь новейшими моделями.

– Та-ак…

– Что хочу купить машину экстра-класса, что-нибудь навороченное, и твердо намерена заключить сделку сегодня же.

– Та-ак…

Сара опять ухмыльнулась.

– А потом попросила совета, мол, может, мне все же стоит продолжить пользоваться своим велосипедом?

Анна

Мама не переставая нажимает на кнопку звонка, не опуская руку, снова и снова. Рита выносится в коридор, оскальзывается на кафеле, прыгает у двери. Она оглядывается на меня, затем смотрит на силуэт мамы за витражным стеклом и скулит, не понимая, что происходит.

В груди у меня все сжимается, лицо онемело. Я так не могу. Руки ходят ходуном, и, когда звонок звучит снова, во мне нарастает паника.

– Анна!

Я поворачиваюсь, заставляю себя уйти. Ноги сами несут меня к основанию лестницы.

– Мы должны поговорить об этом. Мне нужно, чтобы ты поняла. Анна!

Она говорит негромко, но даже в этом тихом голосе слышатся мольба и отчаяние. Я опускаю ладонь на перила, ставлю ногу на ступеньку. Мои родители живы. Разве не об этом я мечтала весь прошлый год? У Эллы есть дедушка и бабушка, у Марка – тесть и теща. Мои мама и папа. Семья.

– Анна, я не уйду, пока ты все не поймешь. У меня не было выбора!

И вдруг мои сомнения развеиваются. Перепрыгивая через две ступеньки, я несусь прочь от коридора, прочь от мольбы моей матери. Прочь от отговорок и оправданий. То, что она совершила… непростительно.

Не было выбора?

Это у меня не было выбора. Мне оставалось только оплакивать моих родителей. Мне оставалось только смотреть, как полиция сует свой нос в нашу жизнь. Мне оставалось только сидеть в зале суда, когда судмедэксперт зачитывал свои выводы о причине смерти, выставляя обстоятельства гибели моих родителей на всеобщее обозрение. Мне оставалось только организовывать похороны, обзванивать друзей, выслушивать одни и те же слова соболезнований. Мне оставалось проходить через беременность, роды, первые недели материнства – без помощи родителей.

Это у меня не было выбора.

А у них – был!

Мои родители сделали выбор. Они предпочли обмануть меня. И делали этот выбор вновь и вновь каждый день после того злополучного решения.

Дверной звонок разрывается. Он все звонит, звонит, звонит. Мама не отрывает палец от кнопки, и по дому разносится пронзительный, настойчивый звон.

Я зажимаю уши руками и сворачиваюсь клубочком в кровати, но все еще слышу его. Вскидываюсь. Встаю. Мечусь по спальне.

Иду в ванную, включаю душ. Сажусь на край ванны, смотрю, как помещение наполняется паром, как запотевают стекла. Снимаю костюм для бега, захожу в душевую кабину, закрываю дверцу, подбавляю горячей воды. Тугие струи больно бьют по коже, зато под душем я не слышу звонка. Я запрокидываю голову, позволяю воде затекать мне в глаза, нос, рот. Я словно тону. И наконец отдаюсь рыданиям, охватившим меня при первом же взгляде на мать и оборвавшимся, когда я поняла, что она сама решила бросить меня. Еще никогда в жизни я так не плакала – рыдания сотрясают меня, нарастают в глубине груди, рвутся наружу.

Всхлипы изматывают меня, я не чувствую в себе сил стоять и сажусь прямо в душевой кабинке, обхватывая колени руками. Вода стекает по моей опущенной голове, собирается лужицами на теле. Я плачу, пока не остается больше слез. Пока в бойлере не заканчивается горячая вода и моя кожа не покрывается мурашками.