Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

– Простите. Малышка… – Я даже не договариваю эту фразу до конца.

Я забираю Эллу у очередного соседа и иду к Марку. Тот уже засел в кабинете Роберта, просматривая планы по реконструкции участка.

– Я заберу Эллу домой. Она устала. Столько эмоций! – улыбаюсь Роберту. – Спасибо за замечательную вечеринку.

– Я тоже пойду, – откликается Марк. – Да и мама, наверное, уже спать хочет. Ну так что, мы договорились?

Мужчины пожимают руки, и я еще мельком успеваю подумать, что же такое они тут обсуждали, но затем все мое внимание переключается на Джоан.

Как всегда, требуется целая вечность, чтобы уйти, попрощавшись со всеми людьми, которых мы и так каждый день встречаем на улице или в парке.

– Увидимся в воскресенье! – кричит кто-то мне вдогонку.

– В воскресенье? – уточняю я, когда гости уже не могут нас услышать.

– Я пригласил соседей отметить Новый год.

– Вечеринка?

Марк видит выражение моего лица.

– Нет! Это не вечеринка. Так, пропустим по стаканчику, встретим Новый год.

– Вечеринка.

– Ну, может, небольшая. Ладно тебе! Нам ни за что не нанять няню в канун Нового года. А так мы останемся дома, но все равно сможем развлечься. Идеальное решение. Напиши Лоре – может, у нее получится прийти. И Билла пригласи, конечно.

«Это еще через несколько дней», – напоминаю я себе. Сейчас у меня несколько другие заботы.

– Я сказал Роберту, что мы поддержим его ходатайство о перепланировке участка, – говорит Марк, уложив Эллу в люльку у кровати. Мы готовимся ко сну.

– Что заставило тебя передумать?

– Тридцать тысяч. – Марк ухмыляется, во рту у него полно зубной пасты.

– Тридцать тысяч? Заменить лужайку и пересадить пару кустов – все это не обойдется Роберту в тридцать тысяч.

Марк сплевывает и споласкивает умывальник.

– Если он считает, что должен заплатить нам именно столько, то кто я такой, чтобы спорить? – Он отирает рот, оставляя белое пятно на полотенце. – Так мне не придется беспокоиться о том, что в мою квартиру еще не скоро въедут новые жильцы.

– Тебе и так не нужно было об этом беспокоиться, я же тебе говорила.

От него пахнет мятой, когда он целует меня.

Я смотрю в зеркало. На моей коже еще нет морщин, но скулы – в точности как у моей матери.

Маргарет показалось, что вчера она видела маму в парке. Она этого не знает, но, вероятно, так и было. Однажды кто-нибудь узнает ее и обратится в полицию – это только вопрос времени.

Я могу прекратить все это, прямо сейчас. Просто сказав правду.

Так почему же я молчу? Я больше суток уже знаю, что мои родители живы, что мой отец сымитировал свою смерть, чтобы избежать выплаты долгов, а моя мать инсценировала самоубийство, чтобы скрыться от отца. Она предала меня. Солгала мне. Так почему я не звоню в полицию?

Отражение глядит на меня из зеркала, и ответ написан в его глазах.

Потому что она моя мать. И она в опасности.

– Ребенок? Но мы же предохранялись!

– Противозачаточные эффективны только на девяносто восемь процентов.

Я тебе не верю. Так и говорю.

– Посмотри.

Тонкая полоска теста на беременность неумолима. Как и я.

Я не хочу ребенка.

Есть другие варианты, конечно, но меня заставили почувствовать себя чудовищем просто за то, что эта тема всплыла в разговоре.

– Как ты можешь?

– Это всего лишь набор клеток.

– Это ребенок. Наш ребенок.

Наши родители в восторге. Они встретились за ужином, и, хотя вначале всем было неловко, они отлично поладили. Настало время нам остепениться – и мои, и твои родители беспокоились из-за наших «диковатых повадок», им не нравился наш лондонский стиль жизни. Как здорово, что мы нашли друг друга, какое чудо этот ребенок!

Все вышло у меня из-под контроля. Поспешная свадьба. Новый дом («Настоящий семейный дом, не то что твоя ужасная квартира!»), новая работа («Тут нет такой беспощадной конкуренции, как в Лондоне»), переезд к этому проклятому морю («А воздух тут какой изумительный!»).

И ловушка захлопнулась. Мне из нее не выбраться.

Но, когда родилась Анна, ее невозможно было не любить. Умненькая, красивая, любопытная. И в то же время невозможно было ее не ненавидеть. Снаружи – целый мир, новая жизнь, она ждет меня, но, вместо того чтобы бежать к этой жизни с распахнутыми объятиями, я сижу здесь с ребенком.

Я представляю себе, как убегаю. Говорю, что лучше оказаться и вовсе без родителей, чем с родителями, которым ты не нужен. Но я не ухожу. Я поступаю так, как и всегда, когда жизнь становится нелегкой.

Я пью.

Мюррей

День после Рождества всегда приносил разочарование. Когда Мюррей служил патрульным, в этот день так и сыпались вызовы в связи с домашним насилием: похмелье снималось еще большим количеством выпивки, а все семейные неурядицы обострялись через сутки, проведенные вместе на праздник.

Для таких людей, как Сара, чувствовавших все куда острее, послерождественский спад был куда хуже. Она спустилась к столу только к полудню, и то лишь взяла приготовленный Мюреем чай и вернулась в постель. Маккензи убрал на кухне, приготовил себе обед и задумался, что же ему делать дальше. Он не хотел оставлять Сару одну в таком состоянии, но уже стал ощущать себя в этом доме как в плену.

Мюррей достал материалы дела Джонсонов и разложил на столе. Том Джонсон гуглил несколько вопросов, связанных с самоубийством, Бичи-Хед и временем прилива. Все эти запросы значились в истории с полночи семнадцатого мая до девяти утра следующего дня. Это вполне объяснимо для человека, планирующего самоубийство, – видимо, именно так и подумали следователи, – но эти запросы были слишком тщательными, учитывая картину, сложившуюся в голове Мюррея. Слишком удобными. О них скорее позаботился тот, кто убил Джонсонов и инсценировал их самоубийства.

Так у кого же был доступ к телефону Тома? На этот вопрос невозможно было ответить, не зная, где был Том утром перед смертью. Департамент пытался отследить его перемещения, но, когда дорожная камера наблюдения зафиксировала его «ауди» рядом с Бичи-Хед, поиски прекратились. В них больше не было необходимости.

Где Том провел ночь? С кем он был тем утром? Маккензи исписал три листа блокнота пометками о возможных запросах, досадуя на то, что в выходные он ни к кому не мог обратиться.

Уже наступил вечер, когда Мюррей дотронулся до одеяла, под которым спряталась Сара, и предложил ей сходить в душ и одеться – мол, станет легче. В спальне было душно, чашка чаю, налитая им еще с утра, остыла, блестящая пленка образовалась на поверхности напитка – Сара его даже не пригубила.

– Я просто хочу вернуться в Хайфилд.

– Ты увидишься с доктором Чаудгари в пятницу.

Сара плакала, зарывшись с головой под одеяло.