Дот Хатчисон - Дети лета

– Ты думаешь, она может начать преследовать и тебя?

– По-моему, надо учитывать и такую возможность. Нам не понять ее образ мысли или побуждения, пока мы не найдем ее. Так что же может получиться, если она разозлится на систему больше, чем на родителей?

– Пока у нее нет для этого поводов, – подумав немного, заметил Вик. – Если же ее беспокоила сама система в целом, то разве нам под силу проверять еще и всех приемных родителей?

– Пока что под силу. Пока дел всего три. Говоря реалистично, она лишь в начале пути.

– Но начала она не с приемных семей. Какова тут, по-твоему, разница?

Хановериан не спрашивал мнения агента Рамирес; он спрашивал Мерседес.

– Приемные семьи – темные лошадки; никогда не знаешь, что получишь. Единственными двумя людьми в целом мире, которые обязаны охранять вас от любых жестокостей, являются ваши родители. Травмы, нанесенные ими, в каком-то смысле глубже, чем кажутся.

Он обдумал сказанное как следует, и на его потрепанном жизнью лице живо отразились эмоции, порожденные обрывками мыслей и версий, за которые он цеплялся. В итоге Вик привалился к стенке лифта и раскинул руки, а я с благодарностью припала к его груди, ощущая тот еще болезненный шрам на его сердце.

– Я не знаю, как избавить тебя от этого, – тихо признался он.

– Мы будем продолжать делать нашу работу, – помотав головой, возразила я, – и будем верить, что Холмс и Симпкинс займутся своими делами. Сомневаюсь, что существует возможность какого-то избавления.

Мы стояли так, пока наше молчание не нарушили вопли с ближайшего этажа, проклинавшие застрявший лифт, и тогда Вик, отклонившись, вновь запустил механизм. Поскольку он, честно говоря, порой бывает немного ребячлив, мы проехали ближайший этаж и вышли только на следующем.

Я невольно улыбнулась, хотя, вероятно, не следовало.

Вик настоял, чтобы все мы отправились к нему на семейный ужин, и я с благодарностью оценила его настойчивость – на сей раз, в кои-то веки, вечером приехали все три его дочери, и дом наполнился шумом и смехом. Никто не упоминал о делах – и никто не мог решить, стоит ли мне ехать домой. Холли и Бриттани, две старшие дочери, без умолку трещали, рассказывая о колледже, учебе, жизни кампуса и соревнованиях. Обе они выиграли спортивные стипендии: Холли – за успехи в беге, а Бриттани – в плавании. Джейни пока еще училась в средней школе, но она потчевала нас историями о репетициях для летних шоу, а Вик так гордился всеми тремя, что едва ли видел что-нибудь перед собой, кроме них.

Как агентов, нас учили распознавать главные проблемы и находить способы их решения, но сегодня вечером ими с радостью пренебрегали.

На ближайшие ночи я вернулась к Эддисону, хотя Стерлинг заявила, что на следующей неделе похитит меня, согласно своего рода их странной договоренности о совместном опекунстве. Пока я переодевалась в спортивные трусы и футболку – ту самую, кстати, в которой бегаю, с надписью «Инспектор Женского Тела», просто чтобы он посмеялся, – Эддисон суетился, подключая свой лэптоп и Скайп к огромному телевизору, и в итоге перед нами на экране появились раскинувшиеся в небрежных позах Инара и Прия.

– Виктория-Блисс на работе, – вместо приветствия сообщила Инара.

– Такое впечатление, что вы обе тоже, – ответила я, взяв протянутую Эддисоном бутылку пива и опускаясь на диван.

Обе пожали плечами, однако выглядели обе несколько самодовольно.

– Литературный агент, у которой я стажируюсь, использует меня для чтения запросов и представлений, – сказала Инара. – Естественно, все решения принимает она, но ей необходимо мое мнение по всем деталям, а потом еще и участие в процессе. В общем, мне интересно.

Прия развернула веером пачку фотографий, так что мы увидели только их уголки, а не субъектов ее снимков.

– А вот мои наработки.

– Школьное задание или личный проект? – спросил Эддисон.

– Личный.

– Так нам по-прежнему еще нельзя на них взглянуть?

– Увидите со временем. – Прия улыбнулась ему, хитро и дерзко, и я буквально видела, как Эддисон размышляет, хочется ли ему на самом деле увидеть их. Инара тоже поняла его сомнения и закрыла лицо краем лоскутного одеяла, чтобы заглушить смех.

– Так что происходит? – поинтересовалась Прия. – Похоже, началась интригующая игра, и ее не прояснишь обычными сообщениями или телефонными звонками. У вас, ребята, все нормально?

– Хотел обновить для вас, девчонки, знания о наших событиях, – сказал Эддисон, и обе девушки кивнули, прищурились и сосредоточенно уставились на меня.

Наша группа редко привязывается к детям так, как у нас вышло с этой парочкой и Викторией-Блисс, но я неизменно радовалась, что мы сблизились с ними. Почти всегда радовалась нашему сближению, хотя быть единственным объектом их пристального внимания и плотного наблюдения сродни присутствию в церковной исповедальне.

Несмотря на то, что это в основном моя история, именно Эддисон сообщил им о последних «доставках» – то есть о том, что они имели место, и, не вдаваясь в подробности, о разрыве с Шиван. Внимая его словам, Инара рассеянно кивала, но когда Эддисон дошел до разрыва, глаза Прии прищурились. Все-таки ей никогда особо не нравилась Шиван. Так или иначе, чисто по-человечески Шиван ее не волновала; ей просто не нравилось, что мы встречались. Однажды, только один раз, она объяснила мне причину: ей не нравилось, что с Шиван я выгляжу наполовину потерянной. И в потрясающем свете прошлого она оказалась абсолютно права.

Но именно Прия сразу спросила:

– Ты в порядке?

– Пока, – откликнулась я ей. – Полагаю, я еще не до конца все обдумала.

– Но, надеюсь, ты обдумаешь все разумно?

– И я надеюсь.

Прия что-то пробурчала, но быстро умолкла, покачав головой, и решительно заявила:

– Хотя, знаешь, будет нормально, если ты и попсихуешь. Немножко.

Инара, на пару с Эддисоном, выразительно фыркнули; оба пребывали в явном замешательстве, осознавая, что давненько уже они не выдавали столь одинаковой реакции. Сколько же раз нам приходилось говорить Прие – да и Инаре тоже, по существу, – что из показной нормальности ничего хорошего не получится?

– Говоря о ненормальности, – нахмурившись, начала Инара, – ты получала известия от Равенны со времени ее последнего визита? Она по-прежнему не подходит к телефону и не отвечает на письма.

– Нет, она не звонила. Ты беспокоишься больше обычного по какой-то особой причине?

Инара покраснела – совершенно явно покраснела – и смущенно уставилась на лоскутное одеяло. Почему-то, вопреки всему, она не потеряла способности переживать за людей, но еще невольно смущалась, когда кто-то замечал это. Фактически почти как Эддисон.