Дот Хатчисон - Дети лета

Миньон медленно опустил камеру.

– Это что, картонные куклы?

– Вроде того.

Я вытащила листы из обложки и разложила на полу. Вероятно, в какой-то момент их вырвали из книжки. Семейство картонных кукол, причем отец и оба ребенка облачены в штаны, закрепленные и спереди, и сзади, но не с помощью загибающихся ушек, а очередными скрепками степлера.

Кукла матери закрашена черным маркером, так густо и сильно, что краска прошла насквозь и местами маркер даже прорвал толстую бумагу.

– Черт, – пробурчал Эддисон, и Миньон, кивнув, опять поднял камеру, чтобы сделать снимки.

– Я не мастак по играм детской психики, но это очень отчетливый знак сексуального насилия, верно? – спросил детектив.

– Да. Да, верно.

Эддисон слегка стукнул меня по лодыжке.

– Может, ты думаешь, что в социальной службе имеются какие-то данные?

– Да, общая картина укладывается в определенную модель поведения, а детали – штаны на игрушках и картонных куклах, мать, зачерненная с особой страстью, – являются настолько явными, что кто-то, должно быть, заметил и доложил об этом.

– Какова ваша версия, Рамирес?

Дав себе время на раздумья для облачения мыслей в слова, я собрала картонных кукол, сунула их обратно в пластиковый пакет и вручила его Миньону.

– По-моему, мы уже сталкивались с такого рода случаем. Возможно, дело происходило в воскресной школе или на какой-то вечеринке по случаю дня рождения. Нечто вроде этого. Допустим, некий инцидент, завершившийся в ванной комнате, может, просто закапали одежду какой-то грязью… но это уместная причина, чтобы поменять штаны, и один из взрослых мог предложить помощь.

– Да, придется ответить на вопрос, почему мальчик бесится до такой степени из-за того, что кто-то помогал ему сменить штаны, – поддержал меня Эддисон.

– Может, в школе возникли вопросы. Допустим, кто-то спросил его родителей…

– Вероятно, его мать, – вставил Миньон, – миссис Джефферс не работала.

– … и, разумеется, его мать могла ответить, что он просто стесняется своего тела и с годами у него это пройдет.

– Но если кто-то задавал такие вопросы, значит, они беспокоили его, и в итоге он, вероятно, сделал отчет.

– Но как перейти от столь неопределенного отчета к убийству?

– Пока не получим ответ из социальной службы, не узнаем, был ли отчет столь неопределенным, – напомнила я Миньону. – Они же могли устроить проверку, может, даже провели обследование. Далеко не очевидно, какому именно насилию мог подвергаться мальчик.

– Знаете, я отчасти надеялась, что новый член группы поможет вам с Эддисоном отделаться от этой привычки, – с подчеркнутой медлительностью произнесла возникшая на пороге комнаты Симпкинс, – а вместо этого вы еще втягиваете в свой круг полицейских.

– Групповое мышление бывает полезным средством, если им не злоупотреблять, – спокойно парировала я.

Симпкинс не поощряла такую степень взаимозависимости агентов в своих группах. Они с Виком иногда спорили об этом, особенно после того, как она промучилась с нами тот месяц, когда Вик лежал в больнице.

– Вашей версии не хватает определенности, – после значительной паузы заключила Дрю.

– По-моему, нужно связаться с социальными работниками, – ответила я. – Когда ребенок в семье подвергается сексуальному насилию, обычно верным подозреваемым бывает отец, но наш неизвестный мститель, очевидно, располагал сведениями, чтобы покарать мать. Он мог узнать об этих обвинениях или даже иметь доступ к самим документам. То есть, вероятно, надо искать среди сотрудников Социальной службы.

– Или среди их знакомых.

– На ваш взгляд, агент Симпкинс, кто-то мог проявить такую вопиющую неосторожность? – в беспокойстве повернувшись в ней, заметил Эддисон. – Того, кто выбалтывает такие секреты, ожидало бы весьма срочное увольнение.

– Возможно. Или, возможно, секреты выбалтывались лишь одному субъекту.

– Даже в таком случае их все равно сочтут соучастниками, – заявила я. – Эти убийства попали в горячие новости, пусть и без подробностей, но фамилии-то известны. Даже если в системе завелся самостийный убийца, остальные должны осознавать, что это не простое совпадение. Если они способствовали ему, то попросту постараются защитить коллегу, тем самым по-прежнему помогая убийце.

– Поживем – увидим, – уклончиво заключила Симпкинс. – Спасибо вам за помощь, агенты. Теперь вы можете быть свободны.

Забрав у Миньона файл с картонными куклами, она удалилась обратно в коридор. Тот проводил ее смущенным взглядом.

– Неужели она всегда так…

– Да, – хором ответили мы.

Эддисон, глянув на меня с еле заметной улыбкой, продолжил:

– Какое бы слово вы ни подыскали, ответ будет однозначен и неизменен – да.

– Она чертовски осторожна, – добавила я, – не любит строить предположения, не воспринимает, скажем так, неоднозначных словоизвержений и полагает, что любой такой вербальный балаган является признаком некомпетентности. Несмотря на все сказанное, она очень хороший агент с солидным послужным списком.

– Угу.

– После встречи с Холмс она составит определенное мнение и назначит одного из своих агентов поддерживать связь с вашим участком. В ее подчинении много хороших и послушных сотрудников.

Пышные с проседью усы Миньона заметно дернулись, но именно их пышность затрудняла понимание его реакции.

– А что победит, если столкнутся честность и преданность начальству?

– Честность, – опять же хором – на сей раз нечаянно – повторили мы с Эддисоном и, развернувшись, показали друг другу языки, чем вызвали хрипловатый смех Миньона.

– Жаль, что вы двое не можете работать по этому делу. Я понимаю, что не можете, – быстро продолжил он, поднимая руку, хотя сомневаюсь, что кто-то из нас собирался протестовать, – просто жаль.

До мурашек по коже мне хотелось самой разобраться в этом деле, забросить все прочие задания и выяснить, кто это делает; кто тот страстный и безумный спаситель, избравший столь извращенно-радикальный метод спасения.

Вероятно, именно поэтому мне и не разрешили разобраться с ним.

Жила-была некогда девочка, которая боялась ангелов.

Так называли ее саму некоторые из папиных друзей: прелестный ангелок, чистый ангел. Так обычно называла ее и мама, но перестала еще до того, как умерла. У одного из тех мужчин была оловянная булавка с ангелом, он всегда прикалывал ее на рубашки. Девочка разглядывала ее всякий раз, когда папа брал у него деньги. А он говорил, что это его ангел-хранитель.

Она старалась думать о каких-то приятных вещах – к примеру, о том тайном домике в глубине леса. Домик казался таким далеким, и она мечтала взять одеяло и сумку с одеждой и навсегда убежать туда жить. Там играли другие дети из их округи, но ее никогда не приглашали. Или, может, ей удалось бы просто сбежать, отправиться путешествовать, идти куда глаза глядят и каждый день ночевать в новом месте, чтобы папа не смог ее выследить. Но ей не удавалось ни от чего избавиться. Как бы она ни старалась воображать свое безопасное будущее.