Дот Хатчисон - Дети лета

– О черт, нет… – проворчал Эддисон.

Я щелкнула его по лбу испачканными кровью пальцами.

– Еще как да; ты отправишься с ними и не забудешь поблагодарить их, – грозно предупредила я его.

А потом, воспринимая его как брата и осознавая, что мы оба до безумия напуганы, я прочесала пальцами его всклокоченную кудрявую шевелюру. И оторвалась от Эддисона только тогда, когда морпехи ловким приемом плавно подняли его и перенесли на оснащенное веревками дощатое сиденье. Подсоединив это устройство к свисающим из вертолета веревкам, они сделали серию крепежных узлов, на мой неискушенный взгляд, слишком простых для безопасности, и обвязали также веревками себя и Эддисона. Лебедка вертолета начала поднимать их. Напоследок я увидела, как Брэндон устало и чуть насмешливо отсалютовал морпехам, втянувшим его на борт.

Вцепившись в мою руку обеими руками, Касс рывком подняла меня с земли.

– Нишель, – напомнила она мне, не глядя на удаляющийся вертолет.

Точно. Травмированный ребенок, абсолютно не понимавший, что происходит.

Плечи девочки подрагивали, но она крепко обхватила Элизу руками, уткнувшись лицом в ее живот. Стерлинг растирала ей спину между лопатками, давая необходимую точку опоры.

– Нишель?

Чуть повернув голову, она глянула на меня одним глазом.

Я присела на корточки рядом с ней, стараясь не касаться обнявшейся парочки своими окровавленными руками.

– Ты очень храбрая девочка и большая умница, – похвалила я ребенка. – Ты ведь сразу сообразила, что мы пытались сделать, правда?

– Не сразу, – пробурчала Нишель в футболку Элизы.

– Но быстро догадалась. Несмотря на такую пугающую обстановку, ты догадалась и помогла нам. Спасибо тебе, Нишель. Мне жаль того, что случилось, и очень жаль, что сначала ты испугалась еще сильнее. Но ты знаешь, твоя мама ждет тебя дома и очень беспокоится о тебе.

Она слегка взбодрилась. Не настолько, чтобы отойти от Стерлинг, но, по крайней мере, я уже увидела ее лицо целиком.

– Она хорошо себя чувствует? – порывисто спросила Нишель. – У нее текла кровь из раны, но я не смогла увидеть, тяжело ли она ранена.

– Да, сейчас ей больно, – признала я, – но она быстро поправится. Как только увидит, что ты цела и невредима, вы вместе поедете в больницу. Твоего папу уже доставили туда. Хотя я не знаю, как он себя чувствует. Его увезла машина «Скорой помощи», еще до того, как я подъехала к вашему дому.

Лесной массив огласился призывными криками. Касс, дежурившая около тела Кары, убрала мобильник в карман.

– МАРКО! – что есть мочи заорала она, и из леса донеслась волна потрясенного смеха.

– Федеральная дуреха, – завопил кто-то в ответ. – Только избранным позволено так называть Марко!

– Не могла же я крикнуть «Поло», зная, что ты недостаточно сообразителен, чтобы поставить на первое место «Марко»!

Нишель хихикнула, хотя выглядела слегка шокированной их громогласной перепалкой.

– Нишель, мы действительно очень обрадовались тому, что с тобой всё в порядке, – продолжила я, сама испытывая легкое головокружение, – поэтому можем выглядеть глуповатыми. Это нормально, понимаешь?

Она кивнула, смущенно улыбнувшись.

На поляну вывалила небольшая толпа, в основном полицейские и пара наших агентов. Женщина в форме офицера полиции подошла к нам и улыбнулась девочке.

– Привет, Нишель. Меня зовут офицер Френдли [58]. Ты помнишь меня?

После кратких раздумий опять послышался легкий смешок.

– Вы выступали в моей школе. Говорили, что ваше настоящее имя и вправду офицер Френдли.

– Так оно и есть, – заметила женщина, показав на свой именной жетон. – Ханна Френдли. Пока мы искали вас, из больницы позвонили твоей маме. С твоим папой все будет в полном порядке. И совсем скоро ты увидишь их обоих.

Нишель оглянулась в сторону Кары, но вставшие плотной стеной полицейские полностью заслонили ее тело.

– Можно мне… мне…

– Все нормально, Нишель, ты можешь спросить нас, о чем хочешь.

– Я ведь не сделала ничего плохого, правда? Она похитила меня не потому, что я плохо себя вела?

– Ничего подобного, – твердо заверила я ее. – Эта женщина жила здесь в детстве. Ее отец был плохим человеком, он обижал ее; и когда она безумно расстроилась из-за одного несчастья, то подумала, что твои родители могли обижать тебя, поскольку живут теперь в том самом доме. А ты ни в чем не виновата – ни ты, ни твои родители. Уверяю тебя.

Нишель пристально посмотрела на мое лицо, словно запоминая его; взгляд ее темных глаз задержался на шрамах, полученных мной в то время, когда я была лишь на год старше, чем она.

– Ладно, – наконец кивнув, сказала девочка, – и теперь я могу пойти домой?

– Безусловно, – подтвердила офицер Френдли, предлагая ей руку.

Нишель взяла ее за руку и позволила увести себя от меня и Стерлинг. Элиза помогла мне встать, видимо заметив, что мои ноги слегка дрожат, и не только потому, что мне слишком долго пришлось сидеть на корточках.

И хотя мне, вероятно, не следовало бы, я вдруг осознала, что машинально проскользнула между полицейскими, и опустилась на колени рядом с Карой, за пределами лужицы крови, вытекшей из ее простреленной головы. Тонкая золотая цепочка зацепилась за воротник ее белого комбинезона. Найдя крепкий на вид прутик, я подцепила им цепочку и, осторожно потянув ее, вытащила в итоге медальон в форме сердечка.

– Есть у кого-нибудь перчатки?

Напротив меня, с другой стороны от тела, стоял один из агентов группы Канга, уже натянувший пару перчаток.

– Нужно что-нибудь забрать?

Я кивнула на покачивающийся на прутике медальон.

– Я хочу посмотреть, что в нем.

Он взял подвеску и осторожно открыл ее. В одну половинку была вставлена фотокарточка юной Кары с простым белым плюшевым мишкой, на фоне красных занавесок; вероятно, она снялась в кабинке фотоавтомата. На снимке смеющаяся девочка с крашеной золотисто-рыжей шевелюрой, сотворенной ее отцом, но уже заметными светлыми от корней прядями ее натурального оттенка. В другую половинку вставлена газетная вырезка с моим лицом, увенчанным ореолом, нарисованным блестящим золотистым фломастером.

Мне стало совсем дурно, и я с трудом подавила приступ тошноты.

– Спасибо, – прохрипела я, – можете закрыть медальон.

– Ну что, полегчало? – криво усмехнувшись, спросила Касс.

Мне вдруг вспомнился вопрос, навеянный мне разговором с отцом Брэндоном. «Как узнать, приносят ли наши действия больше вреда, чем добра?»

– Мерседес, девять лет назад ты спасла ее – и изо всех сил старалась спасти сегодня. Но ты не виновата в том, что произошло с ней за последние девять лет. И ответственность за это – тоже не твоя забота.

– Она пострадала из-за нашей правозащитной системы.