Джинн Райан - Харизма

Себастьян спрашивает:

– Но вы можете вылечить его?

– Первый шаг к этому – идентифицировать его. Все вы будете регулярно получать интерферон, который помогает против многих других вирусов. Но даже если мы обезвредим вектор, использованный в CZ88, вполне вероятно, что ваши симптомы – результат воздействия измененной ДНК, которую он переносил. А она может остаться в ваших клетках даже после того, как вирус перестанет распространяться. Все сложно.

Конечно. Сложно. А это означает, что они никогда не успеют разобраться в этом вовремя. Я не чувствую жара – наоборот, мне холодно, очень холодно.

Кажется, даже с Шейна слетело его нахальство. Он качается на стуле – отклоняется назад, замирает, опираясь на две ножки, а потом приземляется обратно с громким глухим стуком – снова и снова.

Доктор Калдикотт сообщает:

– Мы сообщили об этом вашим родителям, и пока что им нельзя будет посещать вас.

Она глубоко вздыхает.

– Я очень сожалею о том, что случилось с Розой. Всегда чертовски досадно, когда кто-то умирает таким молодым.

Она просит мальчиков забрать вещи из своей палаты. Джесси задерживается, чтобы собрать вещи Хлои, а я собираю свое и прихватываю маленький блокнот, который оставил Ксавьер. Я перелистываю страницы, на которых перечислены десятки разных генов вперемешку с неразборчивыми заметками. Вплоть до последней страницы я надеюсь найти что-то ценное, но в конце я обнаруживаю лишь надпись МУСОР, накарябанную огромными буквами, как будто он решил, что все его предположения ничего не стоят.

Сестра в медицинской маске сопровождает нас к воздушному шлюзу, из которого нас будто засасывает в палату. Испуганные глаза мальчиков блестят над масками. Мы безразлично решаем, где будет чья кровать.

В помещении, где мы оказались, нет окон. Оно ярко освещено и отделано пластиком от пола до потолка. Слышится монотонный гул – потенциально заразный воздух, который мы выдыхаем, проталкивается через систему фильтров. Медсестра задерживается лишь на несколько минут, а потом извиняется и уходит. Как только закрывается дверь, мы срываем маски. К черту их. CZ88 уже и так пронизывает нас насквозь.

На ресницах Себастьяна блестят слезы, и на мгновение он замирает неподвижно.

– Бедная Роза. Как вы думаете, она успела получить хоть какое-то удовольствие от «харизмы», не знаете?

Я комкаю платок.

– Она прыгала от восторга, потому что она наконец смогла встречаться с парнем, в которого влюбилась.

Я делюсь с ними тем немногим, что мне известно о Розе, словно отдавая дань ее жизни. Ведь предполагалось, что именно это стремление прежде всего и побудит нас принять «харизму»? Чтобы тебя замечали, чтобы тебя узнавали, стремление быть среди людей. Как посмела доктор Стернфилд использовать нас таким образом?

Шейн вздыхает.

– Думаю нужно потребовать, чтобы доктор Гордон придумал для нас способ увидеться с нашими семьями или хотя бы записать для них прощальные видео, так, на всякий случай.

Я ожидаю, что Себастьян отругает его за такие мрачные слова, но вместо этого он спрыгивает с кровати.

– Каждая секунда бесценна! Снимай меня. В честь Розы.

Я хватаю телефон и направляю камеру на Себастьяна, который уже начал кружиться, растягиваться и прыгать, как безумный. Хотя с его шеи падают капли пота, он продолжает делать пируэт за пируэтом, один, два, пять подряд. Он не останавливается, пока ему не отказывают ноги. Он всхлипывает, опустившись на колени на полу.

Мы с Шейном подбегаем к нему и хватаем за плечи. Мне так не хочется произносить это, но я вынуждена спросить:

– Себастьян, тебе плохо? Мы вызовем врача.

Себастьян встает.

– Нет! Да и вряд ли они смогут что-то сделать. Безнадежность и безысходность застыли на их лицах.

Он окидывает взглядом меня и Шейна.

– Как и на ваших. Вы не можете скрыть от меня своих чувств – с тех пор, как я получил свою дозу «харизмы».

Мы с Шейном обмениваемся недоуменными взглядами. Может, он начал бредить из-за того, что его гены изменились?

Покачнувшись, Себастьян едва удерживается на ногах.

– Мне нужно прилечь.

Шейн поддерживает его за локоть.

– Восхитительная идея.

Скрестив руки, я расхаживаю взад и вперед, проклиная собственную легковерность. Если я встречусь с доктором Стернфилд снова, у меня будет преимущество – мой голос, который я больше не боюсь использовать. А может, и кулаки. Я говорю Джесси:

– Ты здесь – единственный, кто действительно ни в чем не виноват.

Он стоит рядом с дверью, подбрасывает кружку в воздух, ловит ее одной рукой, затем другой.

– Понятия не имею, как вы могли быть такими бестолковыми.

Я сосредоточенно смотрю в пол.

– Наверное, кому-то вроде тебя тяжело понять, почему кто-то может настолько отчаянно стремиться что-то изменить.

Со звонким хлопком он ловит кружку еще раз.

– Что ты имеешь в виду – кому-то вроде меня?

– Кому-то, у кого все есть – приятная внешность, уверенность в себе, хорошая форма. Держу пари, ты получаешь много внимания, ты же звезда футбола.

Его лицо кривится.

– Я не звезда. И не сказал бы, что я готов идти на крайности, чтобы ей стать.

– Стероиды?

– Да, настоящие звезды нашей команды именно ими и пользуются. И все это знают. Иногда я так близок к тому, чтобы к ним присоединиться, просто чтобы показать все, на что способен. Но это буду уже не я. Это будет обман.

– Думаешь, для нас CZ88 – такой же способ обмануть всех?

Его взгляд замирает.

– А разве нет?

Звонит телефон у моей кровати. Мы переглядываемся. Он звонит снова. Шейн будто прилип к Себастьяну, а Джесси никак не оставит в покое эту дурацкую кружку. Я хватаю трубку.

– Эйслин?

Мое сердце сбивается с ритма.

– Джек? Как ты меня нашел?

– Знаешь, твоя мама вела себя странно, когда я позвонил тебе домой, а Эви засыпала меня сообщениями со всевозможными странными вопросами о здоровье. Так что, когда я увидел те репортажи в новостях… не нужно иметь пять по математике, чтобы сложить два и два.

Я прочищаю горло.

– Я собиралась позвонить тебе, но я была в ужасном замешательстве.

– Это лекарство, «харизма»… Это из-за него ты перестала убегать от меня?

Я прикусываю губу.

– Я никогда не хотела убегать, но говорить с тобой всегда было так сложно.

– Почему? Ты всегда мне нравилась. Ты самая замечательная, симпатичная, умная девушка, которую я встречал.

– Я все это иначе вижу. Вспомни, как я нервничала, когда я была на вечеринке у Дрю. И, о господи, на научном конкурсе.

– В конечном итоге ты бы все равно стала теплее относиться ко мне, без всяких лекарств.

– Ну, теперь мы никогда этого не узнаем.

Между нами повисает тишина, достаточно долгая, чтобы у меня начали дрожать ноги. Наконец он говорит: