Нельсон Демилль - Реки Вавилона

— Он нам не доверяет. Считает, что мы можем наплевать на белый флаг. Это меня чертовски злит. Генерал?

Добкин кивнул.

— Да, это явно свидетельствует о недоверии с его стороны. — Генерал на секунду задумался. — Он действительно не понимает нас, и именно это меня пугает.

Хоснер поднялся и повернулся к Брину и Хабер.

— Передайте приказ не открывать огня. Я хочу, чтобы все спрятались. Натан, никто не должен покидать периметр, а если кто-нибудь попытается, останови его. — Он отряхнул одежду и привел ее в порядок. — Генерал, ты составишь мне компанию?

— Разумеется. — Добкин встал и тоже привел в порядок форму. — Вот какая ирония судьбы. Теперь они хотят разговаривать. Но ведь именно это мы и собирались делать в Нью-Йорке, да и во время полета. Но сейчас я не уверен, что хочу вести с ними переговоры.

Хоснер начал спускаться по склону.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но давай поговорим с ними, пока на нас не насела дюжина парламентариев, поднаторевших в ведении переговоров. — Он продолжил спуск. Добкин последовал за ним.

На некоторое время они потеряли из виду арабов, когда те спустились в глубокую лощину. Но потом в ста метрах внизу по склону Хоснер увидел белый флаг, а затем и самих арабов. Они были вооружены и двигались быстро. На мгновение Хоснер почувствовал сомнение. Но все же помахал белым носовым платком и закричал по-арабски. Арабы заметили его и закричали в ответ. Обе группы медленно двинулись навстречу друг другу, затем арабы остановились на ровной площадке.

Хоснер быстро подошел к ним и остановился прямо перед командиром.

— Где Риш? Я буду говорить только с ним.

Командир долго и внимательно разглядывал Хоснера, его темные глаза, казалось, буквально пылали ненавистью и презрением. Ему явно была не по душе эта миссия. Он заговорил тихо и медленно.

— Я Салем Хамади, лейтенант Ахмеда Риша. Он передает вам привет и требует немедленно сдаться.

Хоснер посмотрел на лейтенанта. В отличие от Риша, Хамади никогда не арестовывали, поэтому на него не имелось ни досье, ни психологического портрета. Не было даже полных данных о его деятельности. Все, что Хоснер знал о нем, так это то, что этот палестинец остался сиротой, а впоследствии стал руководителем программы подготовки ашбалов в различных палестинских освободительных организациях. Какие ценности он признает? Какова его мораль? Имеет ли он понятие о чести? Трудно сказать. Нельзя было даже рассчитывать на строгое религиозное воспитание, присущее большинству арабов. Человек, стоявший менее чем в метре от Хоснера, был небольшого роста, но хорошо сложен. Он носил аккуратно подстриженную бородку и явно соблюдал личную гигиену, чем не отличались террористы, с которыми Хоснер имел дело в тюрьме Рамлы. Хоснер подвинулся еще ближе к нему.

— Где Риш? Я требую встречи с ним.

Хамади медленно кивнул.

— Вы Иаков Хоснер?

— Да.

— Пойдете со мной?

— Могу пойти.

Хамади замялся.

— Я лично гарантирую вам безопасность.

— Правда?

Хамади стиснул губы, сдерживая растущее нетерпение.

— Даю слово. — Он помолчал. — Поверьте мне, мы так же, как и вы, хотим решить все путем переговоров. — Неожиданно Хамади улыбнулся. — Это не ловушка с целью убить Иакова Хоснера. Мы можем сделать это прямо сейчас. А кроме того, не такая уж вы важная фигура.

— А Риш, похоже, считает меня важной фигурой. Он пообещал убить меня сразу после приземления.

Салем Хамади поднял взгляд к небу.

— Он взял назад свою клятву.

Хоснер повернулся к Добкину.

— Генерал?

Добкин внимательно посмотрел на Хамади. Он не желал вести переговоры с арабами, но ему очень хотелось разведать местность. Он кивнул.

— Согласен.

Хоснер обернулся и помахал Брину, наблюдавшему за ними через оптический прицел. Брин все понял. Хоснер мог видеть головы израильтян, осторожно выглядывавших из-за вновь сложенного бруствера из набитых землей сумок и чемоданов. Он отметил про себя, что некоторые сумки слишком яркого цвета. Надо будет проследить, чтобы их засыпали пылью. Хоснер снова повернулся к Хамади. Тот заметил блеск оптического прицела и теперь запоминал местонахождение снайпера. Двинувшись вперед, Хоснер умышленно столкнулся с ним.

— Ладно, пошли. У меня еще много других дел.

Когда небольшая группа достигла возвышенностей, на которых располагался греческий амфитеатр, они повернули на запад к Евфрату и пошли по козьей тропе. Чахлый осел, встретившийся им, пощипывал белые от соли кусты колючек. Легкий ветерок шевелил желто-зеленые листья одинокой финиковой пальмы. Жара становилась все более изнуряющей. Это напомнило Хоснеру о том, что у защитников холма воды и всяких напитков осталось менее чем на сутки. А вот пищи могло хватить на двое суток. Израильтяне загибали концы листов алюминиевой обшивки самолета, пытаясь создать нечто вроде ванн для сбора дождевой воды, но, похоже, дождь здесь был так же маловероятен, как и снег.

Они шли медленно, Добкина дорога интересовала и как военного, и как археолога. Потом вся группа остановилась на небольшом гребне, отсюда Хоснер мог видеть холм с «Конкордом», находившийся примерно в полутора километрах к северу. Сам «Конкорд» был едва виден. Холм, а точнее, погребенная под песком и землей крепость, казался с этого места неприступным, и Хоснер понял, почему ашбалы захотели вступить в переговоры.

К западу, примерно в пятистах метрах вниз по козьей тропе, протекал Евфрат. Сейчас Хоснер более четко мог разглядеть убогую деревеньку Квейриш на берегу реки: утлые земляные хижины, неоштукатуренные и ничем не украшенные. Когда они подошли ближе, Хоснер заметил женщин, закутанных в черные платки, оставлявшие только щелку для глаз, и мужчин в длинных рубахах и традиционных арабских головных уборах. Кто-то тихонько наигрывал мелодию на каком-то струнном инструменте. Козы пощипывали чахлый кустарник, а пасли их библейского вида пастухи в длинных рубахах и падающих складками головных уборах, выполняя ту же самую работу, что выполняли и их предки тысячи лет назад. И все же Хоснер понимал, что картина значительно изменилась за четыре или пять тысячелетий. Эти люди были мусульманами, а не идолопоклонниками, они уже не выращивали свиней, да и Вавилона больше не существовало. Но, с другой стороны, жизнь, продолжавшаяся на берегу Евфрата, на самом деле претерпела значительно меньше изменений, чем русло блуждающей, неугомонной реки.

Группа свернула с козьей тропы и начала подниматься на большой холм. Так они добрались до сложенной из кирпичей лестницы и продолжили подъем. По пути на склоне им встретилась плоская площадка. Здесь на каменном постаменте стоял вавилонский Лев. Об этой скульптуре ничего не было известно, ни ее возраст, ни назначение, но она внушала благоговейный страх, застыв навечно над поверженной жертвой.