Шери Лапенья - Супруги по соседству

– Чему именно? – спросил второй детектив. Оба говорили, понизив голос.

– Истории про шуры-муры на заднем дворе.

– Не знаю. Зачем ей врать? И она действительно секси.

– По моему опыту, люди постоянно врут, – ответил Расбах.

– Думаешь, она врет?

– Нет. Но что-то в ней было не так, не пойму, что. Она казалась нервной, как будто что-то недоговаривала или скрывала, – ответил Расбах. – Если она говорит правду, тогда вопрос в том, почему Марко стал приставать к ней сразу после двенадцати тридцати? Он это сделал, потому что понятия не имел, что у него примерно в это же самое время похищают ребенка, или потому что сам только что передал ребенка сообщнику и должен был казаться веселым и безмятежным?

– Или, может, он психопат, – предположил Дженнингс. – Может, он передал ребенка сообщнику, и его это ничуть не беспокоило.

Расбах покачал головой:

– Вряд ли.

Практически все психопаты, которых видел Расбах (а за годы службы ему довелось их повидать), излучали уверенность, даже величие.

Марко же выглядел так, будто вот-вот сломается.

Энн с Марко сидели у телефона в гостиной. Расбах (или, если его не окажется, кто-то из полиции) должен был помочь Марко вести разговор, если позвонит похититель. Но он не звонил. Звонили друзья, родственники, репортеры, просто какие-то придурки, но никто, кто назвался бы похитителем.

К телефону подходил Марко. Он должен был разговаривать с похитителем. Энн сомневалась, что сама она справится, – в этом все сомневались. Полицейские опасались, что она не сможет сохранить хладнокровие и следовать инструкциям. Энн была слишком эмоциональна, временами она почти впадала в истерику. Марко держался спокойнее, хотя он явно был на взводе.

Примерно в 22:00 зазвонил телефон. Марко взял трубку. Все вокруг видели, что рука у него дрожит.

– Алло, – сказал он.

В трубке стояла тишина, слышно было только дыхание.

– Алло, – повторил Марко громче, быстро переведя взгляд на Расбаха. – Кто это?

С той стороны повесили трубку.

– Что я сделал не так? – спросил Марко в панике.

Расбах мгновенно сел рядом.

– Вы все сделали правильно.

Марко встал и начал расхаживать по гостиной.

– Если это был похититель, он перезвонит, – сказал Расбах ровным голосом. – Он тоже нервничает.

Детектив Расбах внимательно наблюдал за Марко. Тот был явно взволнован, что объяснимо. Он оказался под большим давлением. Если это все притворство, думал Расбах, то Марко – хороший актер. Энн тихонько плакала на диване, то и дело промокая глаза бумажной салфеткой.

Кропотливая работа полиции выявила, что никто из жильцов, чей гараж открывается в проулок, не проезжал по нему в 00:35 вчера ночью. Конечно, по проулку ездили не только те, у кого был там гараж: он соединял две боковые улицы, и водители часто им пользовались, чтобы избежать мороки с односторонним движением. Полиция отчаянно пыталась отыскать водителя той машины. Но, кроме Полы Демпси, они не нашли никого, кто бы ее видел.

Если бы это было похищение, думал Расбах, похититель бы уже связался с ними. Возможно, не будет никакого звонка. Возможно, родители убили ребенка и кто-то помог им избавиться от тела, а все остальное – спектакль, тщательно срежиссированный, чтобы отвести подозрения в убийстве. Проблема в том, что Расбах просмотрел записи звонков с их домашнего и мобильных телефонов, и единственный звонок после шести вечера был в «911».

А значит, если они действительно это сделали, возможно, убийство не было случайным. Возможно, они все спланировали заранее и договорились, чтобы кто-то ждал в гараже. Или, может, у одного из них был телефон с предоплаченным тарифным планом, который нельзя отследить. Полиция такого не нашла, но это не значит, что его не существует. Если родителям помогли избавиться от тела, они должны были кому-то позвонить.

Телефон звонил еще несколько раз. Марко говорили, что они с женой убийцы и что пора перестать компостировать мозги полиции. Советовали молиться. Предлагали услуги ясновидящих – за деньги. Но никто не назвался похитителем.

Наконец Энн с Марко идут наверх в спальню. Они не спали уже двадцать четыре часа, не считая вчерашнего дня. Энн попыталась прилечь, но спать она не в состоянии. У нее перед глазами стоит Кора, и она не в силах поверить, что не может коснуться дочери, не знает, где она и все ли с ней в порядке.

Энн с Марко ложатся на кровать, не раздеваясь, готовые вскочить, едва зазвонит телефон. Они обнимают друг друга и разговаривают шепотом.

– Хотела бы я увидеться с доктором Ламсден, – говорит Энн.

Марко притягивает ее ближе. Он не знает, что ответить. Доктор Ламсден где-то в Европе еще недели на две. Все записи Энн к ней на прием отменены.

– Я знаю, – шепчет Марко.

Энн шепчет в ответ:

– Она сказала, если нужно, я могу пойти к доктору, который ее подменяет. Может, стоит?

Марко раздумывает. Он переживает за нее. Переживает, что, если все это затянется, она не выдержит. Она всегда с трудом переносила стрессовые ситуации.

– Не знаю, малыш, – отвечает Марко. – Ты посмотри, сколько там репортеров, как ты пойдешь к доктору?

– Не знаю, – шепчет Энн подавленно. Ей тоже не хочется, чтобы репортеры следовали за ней к психиатру. Она боится, что в СМИ узнают о ее послеродовой депрессии. Она видела, как они отреагировали на ошибку с боди. Пока что единственные, кто знают о депрессии, – это Марко, ее мать, доктор и фармацевт. И, конечно, полицейские, которые сразу после похищения обыскали дом и нашли лекарство.

Полиция сжимает вокруг них кольцо, как стая волков. Они бы вели себя по-другому, если бы она не лечилась у психиатра? Может, и да. Это ее вина, что они под подозрением. У полиции нет других причин подозревать их. Если только дело не в том, что они оставили ребенка одного. Это уже вина Марко. Они оба виноваты.

Энн лежит на кровати, вспоминая, каково это – прижимать к себе своего ребенка, чувствовать тепло пухлого тельца в подгузнике, вдыхать запах детской кожи после купания. Вспоминает чудесную улыбку Коры и завиток у нее на лбу – совсем как у девчушки из стишка. Они с Марко часто об этом шутили.

И какой бы подавленной она себя ни чувствовала ( Что за мать впадает в депрессию, когда судьба подарила ей замечательного ребенка? ), Энн безмерно любит свою дочурку.

Но нагрузка была непосильной. Кора все время плакала, страдала от колик, ей требовалось больше внимания, чем другим детям. Когда Марко вернулся на работу, дни стали казаться невыносимо долгими. Энн заполняла время, чем могла, но ей было одиноко. Каждый день был похож на предыдущий. Она не помнила времени, когда они были заполнены чем-то другим. В тумане недосыпа она стала забывать женщину, которая когда-то работала в художественной галерее, и едва могла представить, каково это – помогать клиентам с поиском картин для их коллекций или трепетать от волнения, обнаружив молодого многообещающего художника. Она почти забыла, какой она была до того, как родила и осталась сидеть дома с ребенком.