Шери Лапенья - Супруги по соседству

– Нет, такого она не говорила.

Энн сидит в темноте на верхней ступеньке лестницы и все слышит. Ее охватывает озноб. Теперь она знает, что вчера ночью, когда их малютку похитили, ее муж целовался и обнимался на соседнем дворе с Синтией. Она не знает, кто первым начал: исходя из того, что она видела вчера вечером, это мог быть любой из них. Они оба виновны. Энн чувствует себя преданной, ее тошнит от всего этого.

– Мы закончили? – спрашивает Марко.

– Да, конечно, – отвечает детектив.

Энн неуклюже вскакивает и быстро крадется босиком обратно в спальню. Ее трясет. Она забирается под одеяло и притворяется спящей, хотя боится, что ее выдаст учащенное дыхание.

В спальню тяжелыми шагами входит Марко. Он садится к ней спиной на край кровати, уставившись в стену. Она приоткрывает глаза и смотрит ему в спину. Мысленно представляет, как он развлекается во дворе с Синтией, пока она умирает от скуки с Грэмом в гостиной. И в тот момент, когда его руки у Синтии в трусиках, а Энн притворяется, что слушает Грэма, Кору похищают.

Она никогда не сможет доверять ему снова. Никогда. Она поворачивается и натягивает покрывало повыше, а по ее лицу тихо катятся слезы и собираются в лужицу у шеи.

Синтия с Грэмом горячо спорили у себя в спальне. От соседей их отделяла стена, но они все равно старались говорить потише. Они не хотели, чтобы их услышали. На двуспальной кровати лежал ноутбук.

– Нет, – сказал Грэм. – Нужно идти в полицию.

– И что мы им скажем? – спросила Синтия. – Поздновато, не находишь? Они уже приходили сюда меня допрашивать, пока тебя не было.

– Еще не поздно, – возразил Грэм. – Скажем, что у нас на заднем дворе есть камера. Мы не обязаны больше ничего говорить. Им не нужно знать, зачем мы ее там установили.

– Хорошо. А как именно мы объясним, почему не упомянули о ней раньше?

– Скажем, забыли, – Грэм с обеспокоенным видом откинулся на спинку кровати.

Синтия безрадостно рассмеялась.

– Точно. Весь район кишит полицией, потому что похитили младенца, а мы забыли , что у нас на заднем дворе скрытая камера, – она поднялась, чтобы снять сережки. – Они ни за что в это не поверят.

– Почему? Можем сказать, что мы никогда ее не проверяли, или мы думали, что она сломана, или что батарейка сдохла. Можем сказать, что мы думали, она не работает, и оставили ее там для виду.

– Ага, для виду – воров отпугивать. Когда она так хорошо спрятана, что даже полиция не заметила, – она положила сережки в зеркальную шкатулку для украшений на туалетном столике, бросила на мужа недовольный взгляд и пробормотала: – Все ты со своими дурацкими камерами.

– Тебе тоже нравится потом пересматривать, – ответил Грэм.

Синтия не возразила. Да, ей тоже нравилось смотреть фильмы. Ей нравилось смотреть, как она занимается сексом с другими мужчинами. Нравилось, что ее мужа заводит, когда он видит ее с ними. Но больше всего ей нравилось, что это давало ей разрешение флиртовать и заниматься сексом. С мужчинами более интересными и привлекательными, чем ее муж, который в последнее время ее немного разочаровывал. Но с Марко она недалеко продвинулась. Грэм надеялся, что она сделает Марко полноценный минет, или что Марко задерет ей юбку и трахнет ее сзади. Синтия знала, как расположена камера и как встать, чтобы получить лучший ракурс.

Задачей Грэма было, как всегда, отвлекать жену. Довольно утомительно, но оно того стоило.

Вот только теперь возникла проблема.

Воскресенье, вторая половина дня. Новых зацепок пока нет. Из звонивших никто не назвался похитителем. Кажется, что дело зашло в тупик, и Кора до сих пор не найдена. Где она?

Энн подходит к окну в гостиной. Свет едва просачивается сквозь задернутые от посторонних глаз шторы. Энн встает сбоку от окна и придерживает штору, чтобы выглянуть в образовавшуюся щель. Репортеры не помещаются на тротуаре и стоят на проезжей части.

Она живет в аквариуме, и все стучат по стеклу.

Уже появились признаки, что надежды журналистов сделать из Энн и Марко любимцев публики, не оправдаются. Они встретили представителей СМИ не слишком радушно, они не скрывают, что рассматривают репортеров как вторженцев, неизбежное зло. К тому же они не слишком фотогеничны, хотя Марко красив, и Энн раньше была вполне хорошенькой. Но красоты недостаточно: нужна еще харизма или по крайней мере дружелюбие. В Марко не осталось ничего харизматичного. Он выглядит как бледная тень. Они оба выглядят виноватыми, замученными стыдом. Марко держится с представителями СМИ холодно, Энн вообще молчит. Они не были дружелюбны с прессой, потому пресса недружелюбна к ним. Энн сознает, что, возможно, это тактическая ошибка, о которой они еще пожалеют.

Проблема в том, что их не было дома. Журналисты прознали, что в момент похищения Коры они были у соседей. Энн пришла в ужас, увидев заголовки утренних газет: «КОГДА РЕБЕНКА ПОХИТИЛИ, РОДИТЕЛИ БЫЛИ В ГОСТЯХ» или «ПОХИЩЕННОГО РЕБЕНКА ОСТАВИЛИ ОДНОГО». Если бы в тот момент, когда их дочь украли, они крепко спали в своей кровати, к ним отнеслись бы с гораздо бо́льшим сочувствием – и СМИ и общественность. Тот факт, что они были на вечеринке у соседей, поставил на них клеймо позора. И, конечно, ее послеродовая депрессия тоже предана огласке. Энн не понимает, как это вышло. Она точно ничего не рассказывала репортерам. Она подозревает, что винить в утечке информации о том, что их не было дома, нужно Синтию, но откуда репортеры узнали о ее послеродовой депрессии, она понятия не имеет. Вряд ли в полиции стали бы раскрывать частную информацию. Она даже спросила их, и они подтвердили, что ничего не рассказывали. Но Энн не доверяет полиции. Кто бы ни сливал информацию, он только навредил Энн в глазах СМИ, общественности, родных, друзей – всех. Она подверглась публичному осуждению.

Энн переводит взгляд на груду игрушек и другого живописного хлама, неуклонно растущую на тротуаре у их крыльца. Увядающие букеты, мягкие животные всех цветов и размеров – она видит плюшевых мишек и даже непомерного жирафа – с прикрепленными открытками и записками. Гора шаблонов. Целый поток сочувствия. И ненависти.

Несколько часов назад Марко вышел из дома и вернулся с охапкой игрушек и записок, чтобы ее подбодрить. Этой ошибки он больше не повторит. Многие записки были полны злобы, даже ненависти. Она прочитала несколько, ахнула, скомкала и бросила на пол.

Она чуть отдергивает край занавески и выглядывает снова. На этот раз по ее спине пробегает дрожь ужаса. Она узнает женщин, которые вереницей идут по тротуару к дому, толкая перед собой коляски: трое – нет, четверо – мамочек из ее собрания. Репортеры расступаются перед ними, предчувствуя надвигающуюся драму. Энн не верит своим глазам. Они что, серьезно, думает она, пришли навестить ее с собственными детьми ?