Элизабет Хейтер - Похищенные

– Маме?!

Джули, уже направившаяся к седану, повернулась к ней:

– Я была по делам на севере штата несколько месяцев назад. Твоя мама переехала туда с новым бойфрендом. И я подумала, что…

– О, понятно.

– Ты до сих пор с ней не разговариваешь.

Это был не вопрос, а утверждение, но Эвелин все равно сказала:

– Да.

Когда ей было семнадцать лет, у бабушки случился инсульт, и мать снова возникла в жизни Эвелин. К счастью, Эвелин закончила школу экстерном и, поступив в колледж, уехала в кампус, вместо того чтобы опять поселиться с матерью под одной крышей.

– Быть может, когда-нибудь ты все же зароешь свой топор войны, – вздохнула Джули и зашагала к седану.

Байерсы уехали, а Эвелин все стояла на том же месте, пока Кайл не отвел ее к машине. Усадив девушку на пассажирское сиденье, он заботливо спросил:

– Ты в порядке?

В его глазах ясно читалась тревога, и Эвелин понимала, что, судя по виду, она совсем не в порядке. Но еще она понимала, что, если сейчас просто кивнет в ответ, Кайл не будет донимать ее вопросами и позволит вернуться к работе. Она всегда умела справляться с душевным волнением, и он это знал.

Поэтому Кайл удивился, когда девушка вдруг прижалась к нему, обняла так крепко, что заболели руки, и уткнулась лицом в его ключицу. Он тоже обнял ее. Эвелин думала, что, как только руки Кайла, такие сильные и надежные, сомкнутся у нее за спиной, она уже не сможет сдерживать рыдания, слезы хлынут потоком, вырвутся на свободу, но этого не случилось.

Что-то подобное она чувствовала и восемнадцать лет назад, борясь со страхом и растерянностью. Чувствовала, что, если начнет лить слезы по Касси, та никогда не вернется домой.

Умом Эвелин давно понимала и признавала, что ее подруга не может быть жива. Но теперь, приехав в Роуз-Бей, чтобы докопаться до правды, она ощущала, как в сердце опять расцветает надежда. Глупая, противоречащая логике надежда, что каким-то образом Касси уцелела. И что, если Эвелин найдет ее, Касси вернется домой.

Держать крошечный чайничек было неудобно, но она все же налила неловкими пальцами еще немного воображаемого чая в чашечку. Игрушечный сервиз, пурпурный с цветочками, ей когда-то подарили, но случай поиграть в чаепитие представлялся редко, хотя она ужасно любила это милое развлечение. Вот и сегодня девочка, сидевшая напротив нее, наотрез отказалась от игры.

Девочка опять плакала, сжавшись в комочек, и не хотела понимать, что от нее требуется. Платье, которое она не снимала два дня, уже начинало попахивать, но девочка не желала переодеваться в новый наряд, разложенный для нее на кровати.

– Я хочу домой! – хныкала девочка.

– Ты уже дома.

Не хоромы, конечно, но она постаралась привести в порядок грязные, неровные стены и пол. Сделать их не такими ужасными.

Она была тогда совсем маленькой и начинала с простых вещей, в которых он не должен был ей отказать. Хорошенькое розовое покрывало для кровати, цветные карандаши, чтобы нарисовать картинку и повесить ее на стену. Он соглашался неохотно, выполнял просьбы редко, потому что украшение этого местечка не входило в число его главных задач. Карандаши она выпросила восемнадцать лет назад. От розовенького покрывала уже несло плесенью. Но все же здесь стало почти уютно. Как в жилище, которое кто-то обустроил для себя с любовью. Почти как в родном доме.

– Я буду о тебе заботиться. Раньше ведь о тебе никто не заботился. – Она повторила девочке слова, которые сама столько раз слышала от него. – Я никому и никогда не позволю опять сделать тебе больно.

– Кто вы такая, говорите. Не поняла! – Кики Новак, бывшая сожительница Дарнела Конвея, смотрела на Эвелин сквозь мутное стекло входной двери и сигаретный дым, плававший за ним.

Эвелин приложила к стеклу удостоверение.

– Эвелин Бейн, ФБР. Можно мне войти? Разговор всего на пять минут.

Она приехала на северную окраину Роуз-Бей через час после столкновения с Дарнелом в дюнах. Возможно, Дарнел и не подходил под составленное ею описание преступника, но он определенно был негодяем, и его поведение еще во время беседы в Трейтоне подняло этого человека в глазах Эвелин на первую строчку в списке подозреваемых. А если кто и мог рассказать о Дарнеле что-то важное, так это его бывшая, мать девочки, убитой двадцать лет назад неизвестным.

Жидкие прядки русых волос свесились на лоб Кики, когда она наклонилась, чтобы разобрать, что написано в удостоверении. Затем женщина выпрямилась и с опаской уставилась на Эвелин карими глазами:

– Ладно, входите.

Она открыла дверь, и Эвелин, переступив порог, оказалась в интерьере, являвшем собой полную противоположность обиталищу Дарнела. Кики жила на очень приличной улочке с чистенькими, респектабельными домиками и аккуратно подстриженными лужайками. Снаружи ее жилище тоже выглядело пристойно, но внутри царили беспорядок и запустение. Картонные коробки и стопки журналов валялись на немытом полу. Мебель была хорошего качества, но пыльная и грязная, как будто хозяйка сначала тщательно подбирала предметы обстановки, а потом махнула на них рукой.

Эвелин прошла за Кики в гостиную, уворачиваясь от облачков табачного дыма. Хозяйка махнула зажатой в пальцах сигаретой в сторону кресла, довольно удобного на вид, а сама уселась на драный, заляпанный чем-то диван, вздохнула, сделала пару затяжек и поинтересовалась:

– Что вам нужно?

У Эвелин уже першило в горле от дыма, но она постаралась не закашляться.

– У меня к вам несколько вопросов по делу Шарлотты.

Большие глаза Кики тотчас округлились и наполнились слезами. Она даже не донесла сигарету до рта – рука заметно задрожала. Замерев в одной позе, Кики молчала так долго, что с сигареты на диван упал столбик пепла – она этого даже не заметила.

Наконец женщина все же сделала такую глубокую затяжку, что губы побелели, и воткнула окурок в переполненную пепельницу.

– Мою дочь убили двадцать лет назад, – проронила Кики едва слышно. – Я думала, дело закрыто.

Эвелин почувствовала жалость и симпатию. Ей пришлось заговорить о деле Шарлотты, потому что оно было как-то связано с Массовиком-затейником, а Кики могла стать единственным источником информации о Дарнеле Конвее. Но эта женщина заслуживала не меньшего сочувствия, чем родители Касси. Кики отличалась от Байерсов лишь тем, что у нее уже не было надежды. Она похоронила дочь, однако до сих пор не знала, кто убил ее девочку и почему.

– Мне очень жаль, – вздохнула Эвелин. – Я знаю, как вам трудно. Но возможно, есть связь между убийством вашей дочери и похищением девочки в Роуз-Бей.

Кики посмотрела на нее с удивлением, затем кивнула, вытерла слезы и спросила голосом, прозвучавшим твердо: