Альбина Нури - Обреченные на страх

– Получается, никаких видимых причин для самоубийства. Ребенок здоровый, брак официальный, проблем с жильем и деньгами нет. Живи да радуйся.

Все как у Жанны. Прекрасная семья и бессмысленное самоубийство.

– Похоже на то. По свидетельству мужа, никаких изменений в поведении и настроении жены утром он, уходя на работу, не заметил. Хотя произошло все почти сразу после его ухода. Он вернулся меньше чем через четыре часа, и к тому моменту вода в ванне уже успела остыть.

– То есть она поцеловала мужа на прощание, закрыла за ним дверь, набрала тепленькой водички в ванну и…

– Примерно так. Вероятно, это было спонтанное решение, спровоцированное чем-то, о чем следствию пока неизвестно.

– Может, она узнала, что муж ей изменяет? – спросила я, хотя сама ни капли в это не верила.

– Все возможно. Хотя опрошенные утверждают, что Рогов – примерный семьянин, любил жену и сына. Крайне тяжело переживает трагедию, родственники по очереди остаются с ним – боятся, как бы не последовал примеру жены.

– Но почему тогда?! Рустам, не понимаю, что могло случиться с этой Роговой, чтобы она… как Жанна…

Я задохнулась, не находя слов и силясь понять, зачем эти женщины обрекли себя и собственных детей на смерть, а своих родных – на бесконечные страдания. Что настолько ужасное должна была им сделать эта жизнь, чтобы они отринули ее от себя и не дали вырасти собственным детям?!

Пока мы говорили, я сидела на угловом кухонном диванчике, забравшись на него с ногами. Передо мной стояла чашка чаю, который давно остыл, и вазочка с клубничным вареньем, сваренным в год смерти Жанны и Даши. Варили его, как обычно, мама с сестрой. Мама знала кучу рецептов, и Жанне нравилось вместе с ней закрывать на зиму компоты, мариновать огурцы с помидорами, делать борщи и лечо, варить варенье и желе на всю нашу семью.

…Вот мама перебирает ягоды или яблоки в большом тазу, отмеряет нужное количество сахарного песку. На ней любимый фартук в желтую клетку, волосы убраны под косынку. Рядом Жанна – тоже в переднике и косынке – тщательно помешивает густое ароматное варево, которое томится на плите, ложкой с длинной ручкой. На столе – книга рецептов, открытая на нужной странице, но туда никто не заглядывает. Мама всегда предпочитала готовить «на глазок».

Все готовилось в стратегических количествах, закатывалось в банки и хранилось в подвале родительского дома. Илья шутил, что в случае зомби-апокалипсиса или другого катаклизма голодная смерть нам точно не грозит.

Эти домашние заготовки и сейчас там, в подвале дома. Целые полки, уставленные рядами банок. Есть их некому. Пополнять запасы – тоже.

Мама вечно пыталась отправить мне в Казань всего-всего, но я не хотела возиться с борщами, да и соленья-маринады не слишком люблю. Поэтому брала только варенье. Никто не умел варить его так, как мама с Жанной.

Все это мгновенно вспыхнуло в моей памяти. Боль потери никогда не пройдет, нечего и надеяться. Временами она может затаиться внутри, отодвинуться немного дальше, чтобы дать возможность дышать и жить. Но покинуть навсегда – нет. Такого не будет.

Ты шагаешь дальше и думаешь, что преодолела порог – и вдруг тебя резко отбрасывает назад. Чей-то голос или смех, варенье в вазе, знакомый аромат духов, какая-то фраза или строчка из книги – и вот уже память снова возвращает их, живых, необходимых и недосягаемо далеких…

Я увидела, что руки у меня дрожат. Наверное, я надолго замолчала, потому что Рустам спросил, мягко и тихо, совсем по-человечески, не как чужой, не на протокольном языке:

– Марьяна, с тобой все нормально? Ты меня слышишь?

– Извини, задумалась, – сдавленно проговорила я, сдерживая слезы.

– Ничего, я понимаю. – Галеев помолчал, а потом неуверенно произнес: – Не знаю, стоит ли тебе говорить… Сам я не думаю, что есть какая-то связь, но все-таки… – Он снова замялся.

– В чем дело, Рустам?

– Пообещай не воображать невесть что! Это вилами на воде писано. Возможно – я подчеркиваю, возможно! – твоя сестра и эта Рогова были не единственными.

– Что? – Я так и подскочила на месте, ударилась коленкой о столешницу и едва не взвывала от боли.

«Она не одна такая. Есть другие, кроме нее».

– Я пообщался с судмедэкспертом, и тот обмолвился, что это второй похожий случай в его практике. Прежде он работал в Йошкар-Оле, так вот там произошло нечто подобное. Шесть лет назад. Смерть матери и дочери.

– Их, то есть эти случаи, будут как-то… объединять?

– Разумеется нет! – фыркнул Галеев. – Про Жанну никто не знает, ты сама говорила. Йошкар-олинское дело давно закрыто. Да и вообще, насколько я понял, было установлено, что мать убила ребенка случайно. Официальных запросов, как ты понимаешь, я делать не могу.

Итак, три происшествия: в Краснодарском крае, в Татарстане и в Марий Эл. Голова моя кружилась, я не могла сообразить, что мне делать с этими новыми сведениями. Кстати, о сведениях.

– Рустам, ты знаешь, как они погибли? Женщина и девочка из Йошкар-Олы? Можешь рассказать?

– Женщину нашли повешенной, – после секундной паузы ответил он. – Муж обнаружил. Повесилась в бане…

– Повесилась в бане, – вслух проговорил Петр Сергеевич и отшвырнул от себя листы. Резким, нервным жестом сорвал с носа очки и немедленно засунул дужку в рот, принялся покусывать, сам того не замечая. Он всегда делал это в минуты особенно сильного напряжения, волнения, и избавиться от противной привычки пока не получалось.

Принесенную ему рукопись Петр Сергеевич читал уже третий час. Он пока не мог понять, кто автор этой писанины. Знает ли он эту женщину-журналиста лично или нет? Но особа эта была ему малосимпатична.

Петр Сергеевич прекрасно знал такую породу женщин, которых принято называть успешными. Сейчас они повсюду: в банках, турбюро, юридических фирмах. Читают лекции в университетах, лечат больных в платных клиниках, строчат бойкие статейки в газеты и журналы.

Образованные, остроумные, напористые, самостоятельные, никогда не забывающие о собственной выгоде, они бодро двигаются по жизни, чеканя шаг, наступая другим на пятки и не стесняясь пнуть более слабого, если подвернется случай.

Эгоизм – вот что составляет их суть. Ее суть. Суть этой самой Марьяны.

Вот только стержня – нет. Вертлявость одна. Все «я» да «я», а чего хочет – сама не поймет. Вроде и муж с детьми ни к чему, только карьера, а при этом отцу с матерью, сестре с мужем, которые сумели хорошие семьи создать, завидует. Беда случилась, так она быстрее свою задницу спасает: прикрылась Журналом своим, а мать и отец – побоку.

Петр Сергеевич обнаружил, что грызет дужку, как дворняга – мозговую кость.

– Чтоб тебя! – Он бросил очки поверх рукописи и выбрался из-за стола, потирая затекшую шею.