Павел Любецкий - Испытание веры

— Это почему?

— Потому что началась гонка открытия на стадионе «Стефания». Я не брала билеты, зная, что Маргарите там не место. Но пропустить такое нельзя.

— Биатлон ты никогда не могла пропустить, — вспомнил Сэм.

— И сейчас ничего не изменилось.

— И всё же я так мало о тебе знаю, — продолжил он. — Кажется, прошло лет десять, а не два.

— Я надеюсь, мы это исправим. У нас много возможности провести время вместе, — понадеялась на это Саша, ведь именно для этого девушка привезла их сюда.

Дорога к отелю прошла незаметно. Девушка разговаривала с Сэмом и Агатой, пытаясь наверстать упущенное, но прогулка не казалась допросом, несмотря на то, что большее количество вопросов задавала именно Саша, ни на секунду не останавливаясь в своём желании узнать ближе брата и его семью. Сэм превратился в по — настоящему привлекательного парня, а ведь раньше, подобного и представить нельзя. Он никак не напоминал сына богатых родителей, каким предстал сейчас, по крайней мере, именно это подумала девушка, когда увидела его. Сэм выглядел скромно, вёл довольно закрытую жизнь, принимая в свой круг лишь семью и парочку друзей. Все остальные его не интересовали, от чего общение с окружающими не всегда проходило гладко. Учился неважно, из-за нежелания находиться среди неинтересных людей часто прогуливал школу, дрался со сверстниками, отстаивая собственные взгляды на жизнь. И Саша не могла не заметить перемены. Парень повзрослел, возмужал, открылся людям. Проходя по аллее, он здоровался с прохожими, не считая, как прежде, это глупостью и нелепостью, улыбался им. Младший брат нашёл своё счастье, переменившее его до неузнаваемости и, глядя на это, она не могла подобрать слов, какими бы охарактеризовала свои эмоции. Саша просто была счастлива, ведь Сэм смог справиться с потерей родителей, чего она сделать не в состоянии. Воспоминания о потере отца и постоянных обвинениях в этом её матери всплывали в памяти день ото дня, не позволяя закрыть главу прошлой жизни и начать новую: смерть родной матери лежало грузом на её руках и забыть подобное почти невозможно.

Войдя в холл отеля, девушка направилась к столу регистрации, как и прежде громко говоря с Сэмом и Агатой, не обратив внимания на остановившегося рядом с ней Давида, впавшего в ступор от до — боли знакомого голоса, исходившего от неё. Повернувшись к ней, прислушиваясь, он стоял и наблюдал за ней, пытаясь вспомнить, чем он ему настолько знаком. Но, не успев понять ничего конкретного, вмешался Цезарь.

— Ты чего остановился? — спросил он, заметив замешательство брата.

— Ничего, — неуверенно ответил он, оставив попытки вспомнить, что именно напомнил ему этот голос. — Показалось, — сам себе объяснил он.

— Тогда, пойдём обратно на стадион. Гонка ещё в самом разгаре, — позвал брат.

— Иди один, — махнул рукой Давид. — Вообще не понимаю, зачем ты пошёл за мной после нашей речи на открытии. Мне кажется, я имею право на личную жизнь. К тому же, Армана здесь нет. Я никак не смогу повторить попытку оказаться как можно ближе к нему. Лишь наоборот.

— Слушай, я не хочу, чтобы ты думал… Я не пытаюсь тебя контролировать, — Кабано присел с братом в холле в удобные белые кресла, — но ты ведёшь себя в последнее время странно. Я беспокоюсь. К тому же, мы слишком мало времени проводим вместе.

— Нам уже не по десять, чтобы постоянно быть вместе, — пробурчал Давид, вновь услышав этот знакомый голос, доносившийся от стола регистрации, рядом с которым стояла та девушка, — у меня своя жизнь. Кажется, я тебе об этом уже напоминал и не один раз.

— Помню, но после тех слов ты оказался голым в бане, лёжа на Армане, — вспомнил недавнюю историю Цезарь, о чём сами спортсмены позабыть не смогли, подкалывая друг друга при каждом удобном случае.

— Я тысячу раз говорил, это было не специально! — ненадолго отвлёкся он, вернув свой взгляд на брата.

— Давид, — Кабано положил ладонь ему на бесконечно дрыгавшееся колено, и то успокоилось, — я знаю, тебе тяжело, но мы ведь справимся, как всегда. Правильно?

— С чем справимся?

— Со всем, — не стал уточнять он, заметив, что брат постоянно посматривал на одну и ту же девушку, продолжавшую стоять прямо перед ними. — Она тебе понравилась? — осторожно спросил Цезарь, которому ничего другого в голову не пришло.

— Не говори ерунды, — не ждал с ответом Давид, покосившись.

— Тогда, чем она тебя так заинтересовала, что ты постоянно смотришь на неё, а не на своего родного брата? — не понял он.

— Понятия не имею, — пожал плечами парень, прислонившись к спинке кресла. — Знаешь, мне просто одиноко, — позже сказал он, убрав раннее наигранное высокомерие и равнодушие, — вокруг столько людей, но мне всё равно кажется, что я один, будто никому до меня нет дела.

— Я…

— Знаю, ты всегда рядом, — перебил он брата, — но этого кажется недостаточным. Я чувствую, что стою в толпе людей, где никто не видит меня. Я, будто есть, но в то же время, не существую. Такое ощущение, что исчезну, и никто не обратит внимания на моё отсутствие, будто так и должно быть.

— Может, тебе поговорить с психологом? — предложил Кабано, не зная, что с этим делать, потому, как брат не справлялся с проблемой в одиночку. На его глазах убили Сергея, их мать, а вскоре, он сам отнял жизнь, едва не погибнув от пулевого ранения, шрам от которого по — прежнему можно заметить на шее. От такого нельзя быстро оправиться.

— Я говорил, — вздохнул он, — но это не помогло. К тому же, почему у нас считается нормой говорить с посторонними людьми? Кто сказал, что от них толка больше?

— Просто, как видно, я с этим не справляюсь, — объяснил он, испытывая вину за беспомощность и несостоятельность в подобном деле.

— Справляешься, — уверил Давид, — и поверь, лучше любого другого, — не слишком-то хотел признаться он, но это чистая правда. Без поддержки Кабано, ему пришлось бы туго.

— Я этого не заметил. Ты стал невыносимым!

— Просто, мне нравиться тебя доводить, — нисколько не раздумал над ответом он, сменив своё несчастное выражение лица, ныне подходившее для среднестатистического человека, отдыхавшего в чудесном уголке Франции.

— У тебя, получается, — немного повеселел Кабано. — И я всегда замечу, если тебя, вдруг не окажется рядом. Кроме тебя…

— Хватит уже говорить об этом, а то я заплачу, — разошёлся парень, почувствовав себя неловко из-за излишней сентиментальности, которую брат крайне редко демонстрировал по отношению к окружающим.

— Просто, не нужно отдаляться. Нам обоим ни к чему становиться чужими друг другу.

— Ладно, ладно, — встал с кресла Давид. — Иди уже на стадион. Может, ещё успеешь увидеть что-нибудь интересное.

— А ты?

— Попытаю удачу. Гостей много. Может, познакомлюсь с кем-нибудь! — ободряюще сказал он, отправляя брата, чтобы тот не мешался под ногами.