Павел Любецкий - Испытание веры

Вместо всплеска эмоций, парень качнулся, стоя на краю крыши, едва не упав, всё с тем же лицом продолжая стоять дальше.

— Что бы сказал Давид, если бы узнал, что ты хочешь напрасно отдать свою жизнь? — после недолгого молчания заговорил Саша, решив затронуть, возможно, самое больное в этот момент для Кабано. — Он умер. Смерть была невыносимой. Твой брат страдал, прежде чем навсегда прекратить дышать. И ты позволишь тому, кто виновен в этом, остаться безнаказанным? Давид мёртв, а тот, кто сделал это, сейчас жив, здоров и громко смеётся над тобой, потому что ему всё сошло с рук, и он сделает это вновь. Если бы Давид был жив, он мучил бы его снова и снова, терзая, доставляя ужасную боль и страдания, но продолжая оставлять в живых, чтобы боль преследовала как можно дольше.

Пока Саша говорил, Кабано начало заметно трясти. Напряжение становилось сильнее, означая, что эмоции в какой-то момент захлестнут и парень выйдет из ступора для новой ступени в своём восстановлении. Нужно лишь дождаться, оставаясь наготове.

— Ты не сможешь спасти Давида, если останешься запуганным мальчиком, стоящим на крыше и мечтающим избавиться ото всего гнетущего, даже не осознавая, что именно ты делаешь, ради цели, которую не сможешь получить таким глупым нелепым и опасным способом, как этот. Хотя знаешь…, — Саша сделал небольшую паузу, тихо приблизившись к Кабано, — прыгай. Похоже, это лучший способ забыть обо всём, признаться себе в окончательном провале, но оставаться в коконе иллюзий розовых очков. Умереть, как трус, испугавшийся ожидающей жизни. Прыгай и всё завершится. Ты окажешься внизу. Возможно, выживешь и станешь проклинать себя ещё сильнее из-за той же боли, что была раньше и осталась, а после, безысходность вернётся с новой силой, и ты повторишь попытку. Возможно, удачно и тогда не придётся больше никогда страдать, только в глазах общества навсегда останешься…

— Замолчи! — вдруг сказал Кабано, повернув голову к стоявшему рядом Саше.

Напряжённость, испытываемая юношей, немного спала, ведь это хороший знак.

— Ты вернулся, — с некоторым облегчением сказал Саша.

— Это ты виноват в смерти Давида, — сквозь зубы процедил Цезарь, всё ещё стоя на краю крыши. Его глаза вмиг покраснели и наполнились слезами. — Если бы не ты, он бы…

— Знаю, и я всегда буду сожалеть об этом, но я постараюсь…

— Дать мне кучу денег, чтобы я забыл о том, что ты и твой Дима виновны в смерти не только Давида, но и матери? Моя жизнь перевернулась с ног на голову, я потерял всю семью после того как судьба свела с тобой, а ты говоришь, что постараешься? Тебе не удастся деньгами что-либо исправить. И ты, и твой Дима сделали уже всё возможное, чтобы разрушить мою жизнь, не оставив ничего хорошего, что раньше было.

— Я знаю, как сложно терять близких.

— Кого ты терял? Тот парень, погибший в аварии? Его ты вспомнил? Ты сравниваешь незнакомого человека с Давидом и мамой? Ты придумал себе эту близость к тем, кого даже не знаешь и кому не нужен, даже со своими миллионами. Похоже, помощь нужна тебе, — кричал Давид, не в силах успокоиться.

— Думаю, я заслужил это, — опустил голову Саша. — Наверное, это наказание слышать из уст дорогих мне людей подобные слова…

— Проснись! — не унимался парень. — Вокруг тебя нет никого, кому бы ты был по — настоящему дорог. Ты придумал себе всё это, сочинил историю, в которую продолжаешь верить.

— Это не правда! — вдруг послышался голос Димы, поднявшегося на крышу. — Саша дорог мне и он в окружении друзей.

— И ты здесь! — просверлил взглядом его Цезарь. — Два человека, по вине которых, я остался один.

— Я знаю, что случилось, — говорил Малышкин. — Уверяю. Саша не позволит, чтобы смерть Давида осталась безнаказанной. Он найдёт того, кто это сделал.

— Обещаю, — добавил Саша. — Мой человек…

— Я не могу оставить безнаказанным человека, виновного в смерти всей моей семьи. Прости! — холодно проговорил Цезарь и неожиданно для всех, схватил юношу. В доли секунды он перекинул того через выступавшее ограждение, на котором стоял и хладнокровно бросил вниз, даже не взглянув на него. Увидев это, спортсмен округлил глаза. Недолгий крик разнёсся по округе и всё быстро затихло. Малышкин не сразу понял, что произошло, но как пришёл в себя, тут же набросился на Кабано, боясь посмотреть вниз и увидеть безжизненное тело Саши, лежавшее на асфальте.

— Оставьте его! — подбежали к Малышкину охранники.

— Он убил его! — не верил увиденному Дима, поглядев в тот же момент на побитого Кабано, чьё лицо резко переменилось, словно пришло осознание содеянного. Он выглядел ошарашенным. Лёжа на бетоне, парень смотрел на свои дрожавшие руки и с трудом мог дышать, пытаясь понять, как это могло произойти. Страшно было подняться и взглянуть на землю, где должен лежать Саша — человек, которого он убил, даже глазам не моргнув.

— Я… Я не знаю… Не знаю, как это вышло, — попытался объяснить поступок Цезарь, боясь даже поднять глаза и увидеть ненависть Димы, направленную лишь на него с огромным желанием сделать то же, что произошло с другом. — Что же я наделал? Я убил его! Убил, — всё тише твердил он, глядя лишь вниз.

— Ты заплатишь за это! — прошипел Дима. — Обещаю. Ты заплатишь за его смерть!

— Я не хотел! Саша знал, я этого не хотел! Не знаю, как это вышло!

— Ты хладнокровно убил человека, — продолжил спортсмен, не в силах успокоиться. — Невиновного человека!

— Этого не должно было произойти. Я всего лишь хотел избавиться…

— От гнетущей тебя боли, — послышался знакомый голос за спиной, который никто из них уже не надеялся услышать.

Дима тут же обернулся, увидев перед собой живого друга.

— Но как?

— Я не знал, как ещё можно было помочь облегчить твою боль, — не обращал внимания на слова Малышкина Саша, — это должно было быть что-то очень сильное, эмоциональное. Что-то, что позволило бы встряхнуть, но простого выхода из ступора недостаточно, потому, как гнев заполонял доверху. Он, словно камень на шее, тянул вниз, и от него необходимо было избавиться, во что бы то ни стало. Этим камнем ненависти стал я. Ты винил меня в их смерти, пусть на бессознательном уровне, но так происходило. Ты должен был сделать что-то, что не только вернуло бы к жизни, но и забрало гнев, хранившийся внутри и накапливавшийся на протяжении всего времени. Убив меня, одного из тех, кого ты считал причиной несчастий, ты почувствовал облегчение от расплаты прежде, чем вернулся рассудок и осознание поступка, — Саша сделал короткую паузу, дав Кабано время обдумать и вскоре спросил, — Тебе стало легче?

— Да, — всё ещё остался бледным парень, в голове которого не прекращал прокручиваться момент убийства, но в то же время, поглядев на Сашу, он прекратил испытывать ненависть и гнев, словно что-то щёлкнуло или переключилось в собственной голове. Сознание освободилось после нахлынувшего ранее страха от совершённого убийства. — Но как? Ты же упал! Я толкнул тебя! Как ты…