Павел Любецкий - Испытание веры

— Да. В таком же составе, что и год назад, — уточнил Гьёр.

— Чья это идея?

— Моя и Армана. Остальные поддержали. Подумали — это важно. Каждый из нас был в отеле и мог остаться в нём навсегда, но, по стечению обстоятельств, мы живы. Многим не повезло, потому что первыми вывели нас. Остальных же оставили на произвол судьбы…

— Похоже, у тебя все признаки комплекса выжившего, — предположил Дима, даже не зная, что Торджер до сих пор так близко к сердцу относился к случившемуся, чего он не замечал раньше. — Ты, ведь в курсе, что остальных хотели эвакуировать вместе с нами, но Аргадиян не позволил, грозясь взорвать здание.

— Нужно было придумать…

— Саша принял решение.

— Знаю. Но прежде всего, он спасал тебя, — считал Торджер, говоря об этом без какого-либо обвинения. Он просто озвучил то, что и так все знали. — Тебя, Антона и Дашу, — продолжил он, заметив настороженное лицо Димы, принявшего оборонительную позицию. Малышкин не знал, как реагировать, поэтому приготовился ответить в защиту друга. — Мы же не относились к числу его приоритетов. Просто оказались рядом с вами тремя.

— Что ты хочешь, чтобы я сейчас сказал? — растерялся Малышкин.

— Что соберёшься быстро, и нам не придётся долго ждать, — подумал Торджер и быстро вышел из номера.

Дима собрался в течение пяти минут и спустился вниз, где друзья по несчастью уже ожидали его. Противоречивые слова старшего из братьев Гьёр озадачили парня. Исходя из них, Дима понял, что действия Саши кое-кто расценивал совсем уж категорично и, признаваясь самому себе, он не думал о том, что выжил в тот день лишь из-за дружбы. Малышкин считал это удачей и по — прежнему не менял мнения. Он знал о многочисленных смертях, знал о невозможности спасения остальных по многим причинам. Их не хотелось вновь вспоминать, тем самым глубже погружаясь в события, и без того отпечатавшиеся в памяти. Так же он понимал, что мог остаться под завалами и не выжить так же, как это произошло с Кабано, но всё обошлось. Ему и другим спортсменам посчастливилось остаться целыми и невредимыми. За это Дима благодарил Сашу.

— А вот и он! — иронично поприветствовали биатлонисты, всё — таки прождав дольше остальных. — Можно идти.

— Где Арман и Жустин? — не заметил их среди собравшихся Малышкин.

— Пошли за цветами и всем необходимым. Скоро будут! — сказала Тира, настроение которой соответствовало намеченному действу.

— Есть ещё вопросы или мы, наконец, сделаем, что хотели? — вставил Эивиндр.

Не сказав ни слова, все, как один направились к мемориалу, мысль о походе к которому возникла случайно. По приезду, Арман посчитал возложение цветов важным делом и передал идею Торджеру, который, не раздумывая, согласился. Поначалу, француз вовсе не планировал возвращаться, опасаясь повторения терактов, но возобладали привычные ему чувства. Вилар благодарил всех, кого только мог за своё благополучное возвращение и, несмотря на то, что назвать себя верующим человеком он не мог, Арман хотел почтить память погибших и поблагодарить за собственное спасение. Для него это важно.

— Что сказал Синдр, когда узнал, что ты пойдёшь сюда? — подошёл к Торджеру Дима, посчитав незавершённым недавний разговор.

— Хотел пойти со мной, но я сказал, что это только наше дело, — ответил он. — Мы в семье заботимся друг о друге. Когда младшенький узнал о взрывах здесь, он, вместе с остальными, звонил не переставая. Оставил десятки сообщений, прежде чем я пришёл в себя и сообщил, что жив и здоров. Когда приехал домой, он безмолвно обнял и долго не отпускал.

— Семья — это святое, — искренне считал спортсмен, отлично понимая реакцию близких. Мама, отец и бабушка отреагировали тогда почти так же. Наталья Борисовна, в свою очередь, хотела и вовсе запретить сыну близко подходить к Саше, не вспомнив о том, что он давно взрослый человек и сам принимает решения.

— Прости, если мои слова прозвучали грубо, — с нотками извинения продолжил беседу норвежец. — Я никого не обвинял, даже в мыслях не было. Просто…

— Сашу сложно понять, — будто с листка читал свои слова Дима, потому как говорил это далеко не единожды. — Его логика, порой, действует наперекор всему привычному, он поступает не так, как должен. Но одно мне известно наверняка. Если бы он мог, вывел бы всех.

Торджер сделал секундную паузу.

— Что, если бы мы не были известными людьми? — мучил его вопрос. — Спас бы он в этом случае всех нас? Или мы обязаны жизнями лишь мельканием лиц в телевизоре?

— Думаю, тебе следует расслабиться, — пришло в голове Малышкину. — Не думай об этом, а не то станет хуже. Поверь мне, в подобном я разбираюсь.

— Хорошо, — согласился спортсмен. — Только, не говори Саше. Подумает ещё, что я не благодарен!

— Даже, если бы сказал, он бы так не подумал, — уверенно сказал Дима.

Арман и Жустин ожидали у мемориала. В руках держали цветы, безалкогольное шампанское и китайские фонарики, купленные в память о каждом погибшем. Несмотря на то, что до темноты оставались часы, биатлонисты не стали ждать. Собравшись вокруг памятника, много значившего для каждого из них, они возложили по букету красных роз и несколько минут молча стояли, глядя, как горели свечи, зачитывая список погибших. Как только Арман озвучил имя Цезаря Кабано, Айла Виртанен не сдержалась. Глаза покраснели, а губы поджались в содрогании. Несмотря на то, что она так и не смогла, как следует познакомиться с очаровательным испанским парнем, все знали, что спортсменка симпатизировала ему и искала способ сблизиться, но судьба решила иначе. Сначала умер брат Давид, а потом и он сам. Вынув из кармана фотографию с ними двумя, девушка положила её на мемориал.

— Покойся с миром, — тоненьким голоском прошептала белокурая финская биатлонистка и отошла назад.

Около получаса спортсмены выражали соболезнования, делились воспоминаниями, кто-то не скрывал эмоций и плакал. Чужие жизни, порой, важны не меньше своих и когда происходит несчастье, они не остаются равнодушными к горю, которое могло затронуть всех и каждого. Вскоре, к ним присоединились и другие известные люди, не желавшие остаться в стороне. Большинство из них знало о произошедшем. Кто-то слышал по телевизору, а кто-то находился в комплексе, с разницей лишь в том, что эпицентр событий оказался вдалеке.

— Я так боялся за тебя, — вспоминал Ингвар Эйнар Ронстадлен, уехавший из комплекса раньше. — Не представляешь, как я рад, что ты не пострадала!

— А я рада, что тебе не пришлось всего этого пережить, — взяла за руку Даша, ведь норвежец для неё — хороший друг, за которого девушка всегда будет переживать. — Но тебе и так досталось. Разрыв с Натали…

— Мы поняли, что к тому и шло. Лучше сделать это сразу, чем мучить друг друга.