Валентен Мюссо - Женщина справа

— Тук-тук… Вы тут, Бадина?

Дверь палаты открылась. Я выключил звук с помощью пульта. В дверях появился Хэтэуэй в своей гавайской рубашке и с выбритыми щеками. По его красным глазам я понял, что он всю ночь не сомкнул глаз.

— Вы даже не принесли мне цветов? — попытался я заставить себя пошутить.

— Если бы я знал, что в этой больнице такие хорошенькие медсестрички, клянусь, я бы взял с собой целую охапку.

Детектив придвинул к моей кровати единственное кресло. Я поправил подушку у себя за спиной, чтобы немного выпрямиться.

— Как дела, киношник?

— Хорошо. Они хотят задержать меня до вечера, чтобы быть уверенными, что нет никаких осложнений…

— Ну вы меня и напугали! Стрихнин, кажется?

Я кивнул.

— Если бы мне тогда захотелось выпить вторую чашку чая, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Видите ли, вы были правы, придерживаясь скотча.

— Где она только нашла это дерьмо? Это же не продается в аптеке на углу!

Чтобы подумать над этим вопросом, времени у меня было более чем достаточно.

— Должно быть, Лора раздобыла этот яд очень давно, чтобы обеспечить себя запасным выходом… По-моему, она допускала мысль, что однажды ее разоблачат. Она не дала бы себя арестовать, можете мне поверить. Со времени моего первого визита она, должно быть, держалась настороже.

Хэтэуэй покачал головой и похлопал ладонью по подлокотнику кресла.

— Что вам взбрело в голову отправиться к ней во второй раз, никого не предупредив? Почему вы не сообщили мне о том, что удалось разузнать?

— Я и предположить не мог, что она могла убить мою мать… До самого конца я надеялся, что у нее будет какое-то другое объяснение.

— Они действительно ничего не смогли для нее сделать?

— Она умерла по дороге в больницу. И я думаю, что так лучше.

Я опустил глаза. Должно быть, детектив почувствовал, что у меня нет ни малейшего желания снова переживать эпизод, который едва не стоил мне жизни. Немного помолчав, он повернул голову к немому телевизору.

— Видели новости? Со вчерашнего дня вы стали настоящей звездой.

— Кажется… Ну, вот наше расследование и закончено…

— Похоже, что так, — произнес он немного грустно. — Во всяком случае, вы были на высоте. Из вас получился бы хороший полицейский.

— Вы хорошо знаете, что без вашей помощи я бы ничего не добился.

— Полицейские к вам не слишком цеплялись?

— Нет, к счастью, Лора все изложила в письменном виде. Это должно облегчить им работу.

— Я в курсе этого письма. На самом деле, едва я вышел из комиссариата, как мне все рассказали. Признания… лучшего и желать невозможно.

— Завтра они должны снова меня допросить: удовольствие, конечно, ниже среднего, но я хорошо знаю, что через это надо пройти.

— Как вы поняли, что это Лора?

— Вы не ходите в кино, Хэтэуэй, вы не смогли бы понять…

— Что еще за ерунда?

— Я вам все объясню, но чуть позже, хорошо?

Я взял пульт, чтобы выключить телевизор. Часы, проведенные в этой комнате, дали мне возможность поразмышлять над белыми пятнами нашего расследования. Я знал, что отступать уже некуда.

— Есть кое-что, о чем я не говорил полицейским…

Детектив скользнул по мне беспокойным взглядом.

— А?

— Грабеж, угроза, тень, которая шпионила и преследовала меня… Об этом я ничего им не сказал, можете не беспокоиться.

— Почему это я могу не беспокоиться ?

— У меня нет никакого желания вас компрометировать, Хэтэуэй, но вам самое время дать мне объяснения. Вы с самого начала водите меня за нос… Вы заранее знали, что я приду к вам в офис и буду пытаться нанять вас. Если вам когда-нибудь надоест быть частным детективом, в Голливуде вас ждет прекрасная артистическая карьера!

Он вздохнул и скукожился в своем кресле.

— Послушайте, Бадина…

— Нет, это вы меня послушайте! Какую роль вы на самом деле сыграли в этой истории? Как давно вы знакомы с Сэмюэлем Кроуфордом? Сколько времени вы в сговоре с моим отцом?

Нью-Йорк, неделю спустя

Такси довезло нас до музея «Метрополитен», к киоскам с хот-догами. Подняв глаза на фасад здания, на верхнюю площадку большой лестницы, я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее. Целую ночь я провел, представляя себе это мгновение, а теперь, когда оно наступило, я больше не был уверен, что у меня хватит смелости встретить его.

— Ты точно не хочешь, чтобы я тебя сопровождала?

Я взял Эбби за руку.

— Нет, я должен пойти туда один. Лучше не отпускай такси.

— Я уже большая девочка… и мне хочется немного пройтись.

— Береги себя.

— Я беременна шесть недель! — рассмеявшись, возразила она. — Тебе не кажется, что ты немного драматизируешь?

— Драматизируешь… это моя профессия, не так ли?

— Значит, до скорой встречи? Мы могли бы поужинать в «Киприани»…

— Прекрасная мысль. Я позвоню тебе, как только выйду.

Мы поцеловались. Я довольно долго смотрел, как она удаляется по 5-й авеню, стараясь как можно дальше отодвинуть финал этой истории.

Холл музея был черен от толпы народа. Огромные купола над головой заставляли чувствовать, что я вдруг уменьшился. Я считал, что для такой встречи это место слишком торжественное, и предпочел бы что-нибудь поскромнее — парк или кафе, — но у меня действительно не было выбора.

Купив билет и взглянув на план, я поднялся на второй этаж, в раздел музея, посвященный странам Азии. Мне пришлось пересечь пять или шесть залов, прежде чем я увидел Кроуфорда. Он неподвижно сидел на скамейке, разглядывая находящиеся перед ним экспонаты, и не заметил моего присутствия, пока я не подошел совсем близко. Он повернулся ко мне и грустно улыбнулся. Я увидел, что лицо у него еще более утомленное, чем на следующий день после смерти Харриса.

Посмотрев прямо перед собой, я понял, почему он выбрал для нашей встречи именно этот зал. «Большая волна в Канагаве» Хокусаи… Картина удивила меня своим крохотным размером: она была меньше, чем та репродукция, которая висела у меня в доме. Хоть я и часто посещал этот музей, но никогда не обращал на нее внимания. Честно говоря, я даже не знал, что в музее есть вариант. «Берег надежнее, но я люблю бороться с волнами»…

— Моя мать очень любила этот эстамп.

— Знаю, Дэвид. У меня был альбом «Тридцать шесть видов горы Фудзи». Элизабет как-то взяла ее у меня на время… Так и не отдала… Этот эстамп завораживает. С точки зрения западных людей, рыбаки гребут от волны, с точки зрения японцев — к волне, готовясь встретить ее ярость.

— Это из-за подписи?

— Мы все созерцаем реальность, но каждый толкует ее по-своему. В жизни все — лишь вопрос восприятия.

У каждого из тех, кто знал мою мать, было свое представление о ней. Я собирал эти образы один за другим, чтобы придать смысл ее жизни и логику ее истории. Но для меня она все же оставалась неуловимой.