Дот Хатчисон - Розы мая

Будильник продолжает звонить.

Тычусь лицом в ее плечо.

– Из розетки не вытащишь.

– Знаю.

– Он не остановится, пока ты его не остановишь.

– Молчи.

Проходит еще минут пять, прежде чем каждый из нас чувствует, что готов предпринять попытку подняться, но и тогда все заканчивается тем, что мы стаскиваем одеяло вниз и заворачиваемся в него на диване. Мама держит телефон в руке, и я слышу, как она постукивает ногтем по экрану, набирая какое-то сообщение. Скорее всего, своему боссу.

Или, может быть, Эддисону.

Надо бы, наверное, сообщить ему о моем инциденте с печеньем, но желания нет. Не потому, что он огорчится – Эддисон понимает, – а потому, что новость его встревожит.

Вот дерьмо.

В конце концов желудок у мамы начинает урчать, так что волей-неволей ей приходится вылезти из нашего теплого гнездышка. Есть хочется, но при мысли о еде мне становится нехорошо. Она приносит тарелку с овсянкой и бананами – для себя – и вручает мне смузи. Хороший компромисс. То, что нужно моему организму, но не отяжелит его. К тому же еще и напиток. Не знаю, существенна ли разница между тем, что можно выпить, и тем, что нужно кусать и жевать, но у меня в голове она есть.

– Может, тебе станет легче, если сходишь к шахматистам?

Принадлежность к воинскому братству – не единственная причина того, что ветераны держатся вместе. Для тех, кто видит в других своих собственных демонов, это место безопасно. Там тебе разрешается быть не в порядке. Ты идешь к своим братьям (и сестрам), и они не только присмотрят за тобой, когда ты сам явно не в состоянии это сделать, – они никогда не скажут тебе быть кем-то другим, не самим собой, даже если в этот конкретный день ты – живая развалина.

– Может быть, – говорю я после паузы.

– Тогда прими душ и оденься. Я пойду с тобой.

Мама сталкивает меня с дивана.

Когда я снова, развозя по губе ярко-красный блеск, спускаюсь в холл, мама уже стоит у лестницы полностью одетая. Пока я запираю дверь, она проверяет, на месте и работает ли новая камера.

Учитывая, с какой легкостью он отключил и демонтировал камеру в прошлый раз, новая тоже не станет для него проблемой.

Но сейчас мы запираем двери, как бы убеждая себя, что укрепляем свою безопасность, поэтому я жду, когда мама закончит возиться, а потом первой иду по тротуару. В конце улицы она останавливается, оглядывается через плечо и качает головой.

Ступаем на травянистый островок – с приходом весны он заметно посвежел, – и половина ветеранов, увидев мою мать, неловко поднимается на ноги.

Хэппи и Корги выражают свое восхищение свистом.

Мама отвечает им обворожительной улыбкой.

Свистуны замирают, раскрыв рты, а Пирс громко смеется.

– Так вот где Синенькая научилась своим штучкам, – хрипит он, держась рукой за грудь.

Мама устраивается напротив дремлющего Ганни и бросает взгляд на меня.

– Синенькая?

– Кстати, нам действительно пора подкраситься. Мои корни вот-вот достигнут совершеннолетия.

Самое странное в этом мамином походе в павильон – точнее, одна из странностей, учитывая, что сейчас середина рабочего дня – то, что она терпеть не может шахматы. Не играет сама, не любит смотреть, как это делают другие, и даже слышать о них не может. Однажды даже отменила на неделю нашу подписку на кабельное телевидение, чтобы папа не смог заставить ее посмотреть документальный сериал о знаменитых играх и игроках. То, что она сидит сейчас за столом и с едва скрываемым изумлением наблюдает за ходом партий, объясняется не проснувшимся вдруг интересом к игре, а заботой обо мне.

Мама – не наседка, не надзирательница, но иногда человеку необходимо знать, что те, кого ты любишь, в порядке, что они рядом, и ты даже можешь протянуть руку и дотронуться до них.

Через некоторое время после того, как Ганни, проснувшись, представился маме, неподалеку от павильона останавливается полицейская машина с темно-синей полосой. Все без исключения ветераны выпрямляются, сидевшие спиной к автостоянке оборачиваются. Из машины выходят двое в пухлых черных жилетах поверх формы и с горчичным кантом на брюках.

Некоторые из ветеранов узнают их и расслабляются.

– Пирс, Хорхе, – говорит старший из двоих, полицейский с совершенно седыми волосами. – Вы как сегодня?

– В порядке, тепло да сухо, – отвечает Хорхе. – А вы, Лу? Вас-то каким ветром сюда занесло?

Лу достает из заднего кармана блокнот размером с ладонь.

– Слышали от кое-кого из соседей, что у вас тут Лэндон Бернсайд бывает.

Бернсайд?

Мама тычет меня кулаком в бедро.

Корги потирает нос.

– Ну да, верно, бывает у нас один Лэндон. Фамилии, правда, не знаем. Обычный такой парень. Вежливый, ничем не примечательный.

Напарник Лу показывает фотографию, и на ней, да, Лэндон, хотя иного никто и не ждал.

Корги кивает. Некоторые из стоящих рядом его поддерживают.

– Точно, он. Что натворил? – На меня Корги не смотрит, но другие, Йелп и Стивен, поглядывают.

– Прошлым вечером нашли мертвым дома.

В голове у меня вспыхивают белые огоньки, но яснее не становится, а мигание только слепит. Мама тычет меня пальцем в ребра. Я закашливаюсь. Из моргающих цветных пятен проступает, возвращаясь в фокус, мир.

– Как его убили? – спокойно спрашивает мама. – Можете сказать?

Полицейские обмениваются взглядами и пожимают плечами.

– Пока не ясно. Нашли его не сразу, он уже пролежал какое-то время мертвым. Судмедэксперт пытается выяснить, что с ним сделали.

– Что с ним сделали, – повторяет мама. – То есть вы подозреваете преступление.

– Да, мэм.

Она постукивает меня пальцем по запястью и, когда я поворачиваюсь, кивает в сторону парковки.

– Я расскажу им, а ты пока позвони.

– Мэм? У вас есть информация по мистеру Бернсайду?

– Могу лишь сказать, что ФБР разыскивает его в связи с проводящимся ими расследованием. – Голос у нее сильный, ровный и уверенный, как на работе.

Встаю из-за стола и, стараясь оставаться в поле зрения полицейских, отхожу на несколько шагов в сторону. Руки дрожат, и телефон дважды едва не выскальзывает из пальцев, пока я не беру его удобнее.

Минутой позже из трубки слышится грубоватый голос Эддисона.

– Привет. Проверяешь?

– Фамилия Лэндона – Бернсайд.

– Фамилия? Отлично. То есть… черт, Прия, как ты узнала его фамилию?

Я давлюсь смехом.

– Его убили. Нашли мертвым вчера вечером.

– Кто? Местные копы?

– А кто ж еще?

– Передай, пожалуйста, им трубку.

Полицейские смотрят на меня, хотя Лу при этом внимательно слушает маму. Я подхожу к ним и протягиваю трубку.

– Это специальный агент Брэндон Эддисон. Хочет поговорить с вами.

Напарник Лу настороженно смотрит на меня, потом бережно, словно боится, что я рассыплюсь от его прикосновения, берет телефон и отходит на несколько шагов. Наверное, он представляется, но этого я не слышу. Сесть не успеваю – мама протягивает мне свой телефон.