Сабин Дюран - Запомни меня навсегда

Шаги удалились. Я наблюдал за ней через щель между шторами. Из дома напротив вышла старуха с зонтиком. Плащ Виктории блестел от воды, мокрые волосы липли к лицу. Они поговорили.

Соседка оглянулась в сторону Галлза и пожала плечами. Виктория с досады хлопнула себя по щеке и села в машину.

Сообщение. «Где ты?»

Ясное дело, я оставил там свои сапоги. Обидно, потому что они неприлично дорогие, и я понятия не имею, как получить их обратно, ведь тогда придется признать, что они мои. А вот «рисунок» – уже совсем глупо. Подпись-то я поставил? Досадный промах. Надо как-то выкручиваться.

«Еду из Дартмура, – написал я. – Кто вы?» Нажал «отправить».

Онни стучит в дверь ванной.

– Я закончила!

– Погоди немного, – отвечаю я.

Следующее сообщение: «Ты лжешь, ублюдок! Я знаю, что это был ты. Я не дура! Где моя дочь, ничтожество?»

У меня аж давление подскочило. Встал, походил, пытаясь овладеть собой. Выглянул наружу. Наша Владычица Вселенной никуда не делась, сидела в своем гламурном черном «БМВ» – наследница кучи недвижимости, женушка политика, ведьма с надменным лицом и похабным ртом. Думает, что знает все. Да ничего она не знает! Я мог бы последовать за нею в Брайтон много лет назад, конечно, не за любовью (хотя соблазнить ее в тот раз было приятно), нет – за прелестями ее социального положения, ведь я этого вполне заслуживаю. Теперь я понял, что это все пустое. Взять, к примеру, образование. Она и понятия не имеет, как воспитывать собственного ребенка! Выразить не могу, как меня взбесило ее чувство превосходства. Думает, она лучше меня. Пришла в ужас от того, что я переспал с ее отпрыском. Крайне нездоровое сочетание снобизма и лицемерия.

Не удержался. Написал: «Онни – прелестная девочка. С удовольствием провел с нею ночь. Юная плоть восхитительна!»

Тут же зазвонил мобильник. Я смотрел, как он прыгает по столу. Улыбнулся. Телефон умолк. И тут посыпались сообщения.

«Подонок! Ты даже не представляешь, что натворил! Ей всего семнадцать».

Я откровенно наслаждался собой. Если бы я планировал месть пару десятков лет, лучше бы не вышло.

«Она годится мне в дочери», – ответил я.

Пауза. И тут пришло еще одно сообщение. Я изумленно смотрел на экран телефона, а тем временем Виктория завела машину и уехала. Совсем. И только пять или шесть секунд спустя до меня дошло.

Слова расплывались перед глазами. Смысл фразы ускользал. Неудачная шутка. Я и так помню, сколько Онни лет. К чему это занудство?

Что за нелепость? Как это понимать? Наконец синапсы сработали, и мне удалось связать факты воедино. Одна ночь, много лет назад. Вечеринка в отеле в честь совершеннолетия какого-то недоумка, я заявился без приглашения, флиртовал с Вик, чтобы позлить Мерфи – самого молодого члена парламента в истории партии консерваторов. Пузанчик в тесном костюме готов был меня взглядом испепелить. Вик тогда еще не ожесточилась, но узы супружества и раннего материнства уже душили ее. Ей отчаянно хотелось флиртовать и чувствовать себя желанной, и она утащила меня на пляж. Пьяная от моего внимания и ночного воздуха, совсем слетела с катушек и позволила отыметь себя прямо на берегу, под нависающей скалой.

Когда это было? Шестнадцать или семнадцать лет назад? Возможно. Вероятно. По расчетам подходит. Перед покупкой домика в Галлзе. В следующую нашу встречу, после того как мать умерла и оставила мне деньги, Онни уже начинала ходить. Я встретил их на мысе, она сидела у Мерфи на плечах и болтала ногами. Мне и в голову такое бы не пришло.

Перечитываю снова, пытаюсь переварить эту новость.

«Она и есть твоя дочь!»

– Выпусти меня! – Онни долбится в дверь.

– Погоди, – отвечаю я.

Моя дочь. Глаза у нас похожи, овал лица вроде тоже. И ее нервозность. Нездоровый интерес к кое-какой фармацевтической продукции. Что же еще? А все. Вспоминаю, как могучие руки Мерфи сжимали ее дрыгающиеся ноги, ее округлые коленки под его волосатыми пальцами.

Вина? Раскаяние? Это не про меня. Запрокинул голову и расхохотался. Налил еще виски, макнул палец в пакетик от Кулона.

До меня, наконец, дошла вся прелесть моего положения. Виктория на меня не донесет. Какая сладкая пытка! Ей придется делать вид, будто ничего не произошло. Ради душевного здоровья дочери ей придется молчать. И Лиззи никогда не узнает.

Открыл дверь и выпустил Онни – плод чресел моих – из ванной. Дал ей сухую одежду – какие-то шорты, которые ей пришлось подвязать моим же ремнем, толстовку. Она сказала, что любит меня и хочет быть со мной. Спросила, люблю ли я ее. Порылся в своей голове в поисках хоть каких-то чувств к ней (хотя бы отцовского, на худой конец), но так ничего и не обнаружил. «Да, конечно», – ответил я, желая, чтобы это было правдой. Такова уж моя натура. Разве я виноват?

На самом деле от Онни сплошные неудобства. Мне хотелось поскорее ее выставить и спокойно прочесть письмо Лиззи.

Можно ли ей взять какую-нибудь мою вещь на память? Да-да, картину, ответил я, оглядывая комнату, и разрешил ей выбрать самой. Положил в мешок для мусора вместе с ее грязным комбинезоном. К моей досаде, она выбрала одну из моих любимых. Терпение было на исходе.

– Куда мне идти?

– Найди Кулона, он о тебе позаботится.

– Ты меня потом заберешь? – умоляюще воскликнула она, стоя босиком на пороге и прижимая к себе мешок со шмотками. – Ты бросишь свою жену?

– Да-да-да. Я тебя заберу.

– Обещаешь? Что бы ни случилось?

Ага, как же.

– Надейся и жди! – крикнул я ей вслед.

Похоже, я изрядно напился виски. В машине есть еще. Да и пластиковый пакетик почти опустел. Надо помыться и переодеться. Лиззи! Единственная женщина, которой я когда-либо доверял. Я ей действительно верю, несмотря ни на что. Все остальные рано или поздно предают. Изменяют, разбивают твое сердце вдребезги.

Любовное письмо. Вот и все, что мне нужно.

Господи, благодарю тебя за Лиззи!

Дело не в выборе дома или района. И не в море. Дело в любви. Сейчас я зажгу свет и открою письмо, наслажусь ее нежными словами и позвоню ей. Выход из переделки, в которую я угодил, непременно найдется. Пока Лиззи со мной, все будет в порядке.

День холодный и ветреный. Тучи ушли, впервые за много недель я вижу синее небо. Навес над «Лондис» трепещет на ветру, высокая трава в парке полегла под его порывами. Выйдя из автобуса, бегу по Тринити-роуд, сворачиваю на свою улицу. Измена Заку высвободила во мне что-то дикое и неудержимое. Я чувствую подошвами ног страх и свободу.

Добравшись до дома, я сразу понимаю: что-то случилось. Входная дверь приоткрыта. Распахиваю ее, влетаю в холл и замираю, пытаясь отдышаться.

Плиточный пол устелен конвертами, рекламками пиццы, нераспечатанными счетами, тут же валяются резинки для волос, бутылка с антиобледенителем и ключи. Много ключей. Глиняный горшок, в котором я их хранила, разбит вдребезги.