Сабин Дюран - Запомни меня навсегда

Я встал и с удовольствием потянулся:

– Вот и ты. Я тебя заждался!

Она посмотрела на меня изумленно:

– Значит, в баре ты притворялся?

– Типа того.

– Ревнуешь?

– Как всегда.

Думал, придется от нее отбиваться, однако она стала вести себя как ее мать в последние годы – эдакая манерная тори. Предложила выпить, принесла из кухни орешков. В глубине души она типичная представительница женского пола с подростковыми замашками, разумеется. Я тоже играл роль и вел себя как опытный прожигатель жизни в поисках развлечений в этой богом забытой дыре, и вскоре она пошла за своей «заначкой» – хватило на пару косяков. Я спросил, есть ли у нее еще что-нибудь потешить старика, и она достала бензфетамин, таблетки для похудения. Заявила, что от них нас унесет не хуже, чем от экстази.

Дальше все как в тумане. Наверху громко играла музыка, мы с Онни что-то готовили на кухне, хотя, как мы ели, я совершенно не помню. Она нашла для меня в кладовке еще одну бутылку «Гленгойла» – восемнадцатилетней выдержки. В Лондоне мы встречались раз пять или шесть, секс у нас был чисто механический. Я не собирался повторять ту же ошибку. Помню, решил ограничиться общением интеллектуальным. Изложил ей свою философию дизайна, говорил о важности простых линий, о том, что дом должен быть подобен чистому холсту, на котором воображение само нарисует все что угодно. Она назвала меня гением, сказала, что запомнит это навсегда. Немного потанцевала, попрыгала по диванам. Я лежал на полу и смотрел. Она играла на пианино. Я пел «Эллисон» из альбома «Цель моя верна». Сказал ей, что Элвис Костелло – величайший певец всех времен. Велел и это запомнить навсегда. В какой-то момент мы принялись гоняться по комнатам за бродячей собакой, что случайно вбежала в дом. Или никакой собаки и не было? Возможно, меня преследовал призрак Говарда – порождение наркотических грез.

В гостиной она снова принялась танцевать, уже медленнее. Я вырвал чистый лист из книги, лежавшей на столике, и велел Онни замереть. Она приспустила рукава, обнажила грудь, легла на пол и запрокинула голову. Я рисовал ее полуобнаженной, а когда закончил, отложил набросок в сторону, встал на колени и стащил с нее комбинезон.

Уснул, когда было уже светло. Точнее, я помню, что на рассвете еще не спал.

Проснулся от криков. Открыл глаза и увидел лишь волосы Онни, разметавшиеся по подушке. Они были похожи на сеть. Я четко видел каждый волос в спутанных прядях. Рот ее был полуоткрыт, небольшая трещина на нижней губе. Сначала я решил, что кричала Онни, и теперь она мертва. И тут снизу донеслись новые крики, хлопнула входная дверь.

– Онни! – Снова визг. – Где ты? Какого черта ты тут устроила?!

Я вскочил, ушиб голень. Мы были в ее спальне. Я понятия не имел, сколько времени. Снаружи пасмурно. Раннее утро? Нет, далеко за полдень. Шум дождя. Туалетный столик, заваленный косметикой. Цветущая сакура на обоях. Онни открыла глаза и подняла голову. Она лежала поперек кровати, рядом с выемкой, оставшейся от моего обнаженного тела.

– Мама вернулась, – сказала она с улыбкой и томно поднялась с постели. – Смешно!

Кажется, я сказал, что это ни разу не смешно, и она начала действовать. Дверь и так была распахнута, Онни выглянула и прислушалась. Виктория вышла на крыльцо и разговаривала по мобильнику. Онни набросила одежду, схватила меня за руку, и мы сбежали по задней лестнице, промчались через чулан и кухню, пересекли промокшую лужайку и спрятались среди деревьев. Оба босиком. Мои сапоги остались перед домом. Я был в одних носках. «Ножки» ее комбинезона промокли и выпачкались в земле.

Мы притаились за деревом. Ветер трепал ветви, на нас падали капли. Онни смеялась. Я был в ярости. Замерз, промок и здорово разозлился. Мы поссорились. Она выдала: «Похоже, дождь идет». Я сказал, что дождь действительно идет, без всяких там «похоже». Сказал, что ничего она в жизни не добьется, пока не научится говорить правильно. Велел ей убираться домой, а она ответила, что без меня не пойдет. Схватил ее за плечи и тряс до тех пор, пока она не разревелась. Развернулся и ушел, она побежала следом, через лес и в поле. Коровы совсем размесили грязь. Пришлось поддерживать друг друга, поодиночке мы бы оттуда не выбрались. Подошли к перелазу в стене, и я уже был на полпути, когда мне позвонили. Лиззи. Внезапно я вспомнил, что сегодня якобы должен быть в Эксетере. Как острый нож в груди провернули. И о чем я думал, зачем вообще пошел в «Голубую лагуну»? Свирепо взглянул на Онни. Не надо было с ней спать. Это она во всем виновата!

Лиззи спросила, где я. Ответил, что в Дартмуре, пишу картину. Пейзаж великолепный, на мили вокруг никого. Онни хмыкнула: то ли развеселилась не ко времени, то ли по дурости хотела меня выдать. Я едва не закрыл ей рот рукой. К счастью, не дотянулся – я как раз сидел на верху перелаза. Иначе бы я ее придушил. Лиззи волновалась, что темнеет быстро.

– Я в порядке, – заверил я. – Уже собираюсь возвращаться к машине.

До моего домика мы брели минут сорок, не меньше. Ободрал все ноги, брюки намокли, носки прилипли к ступням как черные повязки. Онни хромала. Дождь не унимался. Мы не разговаривали. Голова раскалывалась, я судорожно пытался найти выход.

Не хотел пускать ее к себе, но деваться было некуда. Над крыльцом домика напротив моего горел фонарь, снаружи была припаркована серая машина. Быстро провел Онни по дорожке, отпер входную дверь и поскорее захлопнул за нами. Внутри было уже темно. Онни стояла на коврике, в грязи с головы до ног, с нее лилась вода. Я нашел полотенце и на ощупь повел девчонку в душ. Сказал, что пока она там, свет зажигать можно, только пусть погасит перед тем, как выйти. На всякий случай запер ее снаружи. Стянул с себя носки и брюки, взял почту, в том числе и письмо от Лиззи, и сел тут, не включая свет.

Зазвонил мобильник. Номер незнакомый. Голос разгневанный:

– Моя дочь у тебя?

– Кто вы?

– Я знаю, что она с тобой! Вы были у меня дома. Даже не пытайся отпираться! Она тебя вдвое моложе. Ты мерзкий развратник!

Ой, Виктория. Проклятие! Повесил трубку.

Она позвонила снова. И снова. Потом прислала сообщение: «Надеюсь, ты собой гордишься».

В душе лилась вода, журчала по трубам. Я встал. За стеклом качались темные кусты. Лил дождь. Задвинул шторы, присел на краешек стула.

Буквально тут же на обочину вылетела машина. Виктория помчалась к дому, сшибая кашпо с цветами, принялась барабанить в дверь и кричать: «Онни! Я знаю, что ты там! Выходи!»

Голос раздался прямо возле окна, сквозь шум воды, льющейся из желоба.

– Джек! Я знаю, что она с тобой! Я нашла рисунок. И твои сапоги. – Она пыталась говорить тихо, почти шипела. Отодвинулась от окна, повысила голос. Она уже не могла держать себя в руках. – Ты, жалкий ублюдок, Джек, Зак… как ты там себя теперь называешь? Бездарный урод!