Дик Фрэнсис - Сокрушительный удар [litres]

Он театрально развел руками, ожидая ответной реплики.

– И что же было потом? – вежливо спросил я.

– Потом мой владелец говорит, что я несправедлив к Вику Винсенту, забирает от меня своих лошадей и передает их другому тренеру, которого посоветовал ему Вик Винсент, и теперь Винсент с тренером вертят им, как хотят, а он этого даже не замечает и думает, что лошадь будет в два раза лучше, если она стоит в два раза дороже.

Заводчик слушал молча, потому что был слишком занят собственными горестями; а я слушал молча, потому что верил каждому слову в этой невероятной истории. Люди, покупающие скаковых лошадей, доверчивее, чем любая пенсионерка, отдающая все свои сбережения любезному коммивояжеру. Люди, покупающие скаковых лошадей, покупают мечты и готовы поверить любому, кто посулит им молочные реки с кисельными берегами. Золотые россыпи находят немногие, но все продолжают искать. Я с улыбкой подумал, что следовало бы организовать «Общество защиты легковерных владельцев». И Константин с Уилтоном Янгом могли бы стать его первыми клиентами.

Заводчик и тренер взяли себе еще выпивки и уселись считать раны. Я оставил их наедине с их печалями, вернулся на аукцион и принялся торговаться за рослого жеребчика, но безуспешно. Жеребчик ушел к Вику Винсенту за сумму, вдвое большую той, что мне разрешили истратить.

В торгах участвовал и Джимини Белл. Я видел, как Вик потом сунул ему десятку и похлопал по плечу. Вот и еще один «легковерный владелец» заплатит Вику вдвое больше, чем следовало бы. Прямо курам на смех!

Однако Вик не был расположен смеяться и шутить. Он поджидал меня на автостоянке.

Не успел я выудить из кармана ключи и отпереть дверцу машины, как в лицо мне ударил свет фонарика.

– Выключи эту штуку к чертовой матери, – сказал я.

Фонарик погас. Проморгавшись, я увидел, что вокруг меня на расстоянии трех шагов стоят человек семь.

Я оглядел их одного за другим. Вик Винсент и рыжий йоркширец Файндейл, Ронни Норт и Джимини Белл. И еще трое, с которыми я тоже каждый день встречался на аукционах.

Все серьезны, как на похоронах.

– Вы что, линчевать меня собрались, что ли? – поинтересовался я.

Никто не засмеялся. Да и мне было не до смеха.

– Мы тебя научим жить, Джонас! – заявил Вик Винсент.

– Вот как?

На стоянке были люди, которые рассаживались по машинам. Докричаться, в принципе, было можно. Я подумал, что в случае чего позову на помощь. Но еще не сейчас.

Все семеро одновременно, как по команде, шагнули вперед. Я стоял, прижавшись спиной к машине, и размышлял о том, как меня достали эти нападения на автостоянках. Может, лучше ездить на электричке?

– Ты будешь делать, как мы скажем, нравится тебе это или нет!

– Нет, не буду.

Они сделали еще шаг вперед и встали передо мной плотной стеной, плечом к плечу, на расстоянии вытянутой руки.

– Смотрите не споткнитесь друг о друга, – сказал я.

Им не понравилось, что я пытаюсь поднять их на смех. На лице Вика отразился гнев, который он до сих пор скрывал. Вряд ли кто-то из его клиентов признал бы сейчас своего доброжелательного кровопийцу. На лбу у него набухла и запульсировала толстая жила.

Йоркширец Файндейл выставил плечо, словно желая преградить Вику путь.

– От тебя больше неприятностей, чем ты стоишь, – сказал он мне. – Запомни раз и навсегда: не вступай в торг, когда мы говорим, что делать этого не следует. Понял?

Вик оттер его локтем. Ему не понравилось, что его подручный вздумал занять место главного громилы.

– Если мы обойдемся с тобой по-плохому, имей в виду, ты сам напросился! – заявил он.

– По-плохому? – переспросил я. – А когда меня огрели по башке в Аскоте – это было по-хорошему?

– Это не мы! – поспешно отрезал Вик и тут же пожалел об этом. Лицо его сделалось непроницаемым, как захлопнутая дверь.

Я обвел глазами стоявших вокруг меня. Некоторые действительно не знали о том, что случилось в Аскоте. Но Вик знал. И Файндейл знал. И Ронни Норт с Джимини Беллом знали…

– Кто это сделал?

– Не твое дело. Но имей в виду – это были еще цветочки. Так что лучше делай, что тебе говорят.

Все они выглядели такими суровыми и насупленными, что я чуть было не рассмеялся. Но когда они внезапно развернулись и молча направились к своим машинам, я обнаружил, что мне уже не смешно. Я остался стоять на месте, жадно глотая морозный воздух зимней ночи. Мысль о том, что группа самых обычных британских граждан обещает избить меня смертным боем, если я не присоединюсь к их нерушимому союзу, казалась мне совершенно идиотской. И все же угроза была нешуточной.

Внезапно мне ужасно захотелось курить.

Машин на стоянке оставалось немного, но соседняя машина, как оказалось, принадлежала Паули Текса.

– Джонас? – окликнул он меня, щурясь в потемках.

– Привет.

– Что, стоишь и куришь?

– Ага.

– Не хочешь заехать ко мне перекусить?

Мой обед с Эдди и Марджи, разумеется, отменился сам собой, по молчаливому согласию сторон. Там, где я остановился на эту неделю, меня тоже не ждали. Если я вообще собираюсь есть, почему бы не поесть в компании?

– Ничего против не имею.

Паули остановился в пабе на окраине Ньюмаркета, где подавали поздние обеды специально для тех, кто возвращается с торгов. Уютный бар и столовая были полны знакомых лиц, и говорили о том же, о чем обычно говорят в таких компаниях.

Крепкий, коренастый Паули легко пробрался сквозь толпу. Было в нем нечто такое, что заставляло людей расступаться перед ним, точно воды Красного моря перед Моисеем. Его тотчас обслужили в баре, хотя рядом было много людей, которые ждали дольше, и я видел, что остальные не возмущались, а признавали его превосходство. Интересно, каково это – быть таким Паули, бессознательно источающим ощущение природной силы?

Мы ели копченую лососину и жареного фазана и пили «Шато-О-Бадон» урожая 1970 года. Вино выбирал я – Паули сказал, что американцы перепробовали все французские вина и он не исключение. Хотя он предпочитает бурбон.

– Все эти люди, – сказал он за кофе, указывая на столики, за которыми было полно народу, – тебя вроде как уважают.

– Тебе кажется.

– Да нет, правда.

Он предложил мне сигару из портсигара крокодиловой кожи с золотыми накладками. Сигара была гаванская. Паули глубоко затянулся, вздохнул и сказал, что единственная хорошая вещь, которая есть на Кубе, – это сигары и что теперь, когда в Штатах ввели запрет на экспорт с Кубы, жизнь там не стоит ломаного цента. Паули сказал, что затоварился кубинскими сигарами в Англии и, когда будет уезжать, припрячет в багаже сотенку-другую.

– Там, на автостоянке, ты был немного не в себе, – заметил он.