Дэвид Балдаччи - Чистая правда

— Он заполнил некоторые пустоты.

— Например? — резко спросил Джон.

— Например, о том, почему ты перестал быть полицейским.

— Проклятье, Сара, тебе было незачем это знать.

— Нет, не так. У меня есть очень серьезная причина это знать.

— Интересно, какая?

— Ты и сам знаешь!

Несколько минут оба молчали. Фиске смотрел на стол и вертел в руках соломинку. Наконец он выпрямился и скрестил на груди руки.

— Значит, отец рассказал тебе все?

— Да, о стрельбе. — Теперь Сара говорила осторожно.

— Значит, ты знаешь, что я, скорее всего, отброшу копыта в шестьдесят или даже в пятьдесят.

— Я думаю, ты сможешь справиться с любыми проблемами, которые перед тобой встанут.

— А если нет?

— Даже если нет, для меня это не имеет значения.

Фиске подался вперед.

— А для меня имеет, Сара.

— Ты отказываешься от той жизни, которая у тебя есть?

— Я считаю, что живу и двигаюсь в правильном направлении.

— Может быть, — не стала спорить Сара.

— Ты же знаешь, ничего не получится.

— Получается, что ты об этом думал?

— Да, думал. А ты? С чего ты взяла, что тобой не руководит импульс? Как в том случае, когда ты купила дом?

— Это то, что я чувствую.

— Чувства меняются.

— Знаешь, гораздо легче признать поражение, чем над чем-то работать.

— Когда я чего-то хочу, стараюсь изо всех сил, чтобы это получить.

Фиске и сам не знал, почему так сказал, но он увидел, как на лице Сары появилось отчаяние.

— Понятно. Значит, у меня в данном вопросе нет права слова?

— Ты не хочешь делать такой выбор. — Сара ничего не ответила, и он продолжал после короткой паузы: — Отец рассказал тебе далеко не все, потому что он сам не все знает.

— Он рассказал, как ты едва не умер и как погиб другой офицер. И тот человек, который в тебя стрелял. Я могу понять, как это изменило твою жизнь. Как у тебя могло возникнуть желание ее изменить. Я думаю, ты поступил благородно, если я подобрала правильное слово.

— Ты даже близко не подошла к правде. Ты действительно хочешь знать, почему я так поступил?

Сара почувствовала, как изменилось его настроение.

— Скажи.

— Мне стало страшно. — Он кивнул. — Мною движет страх. Чем дольше я оставался полицейским, тем сильнее все превращалось в «мы против них». Молодые, злые, с пистолетами, позволяющими им утвердить свою правоту…

Фиске смолк, продолжая смотреть через стекло внутрь кафе, где люди покупали освежающие напитки. Они казались беззаботными и счастливыми, преследовали какие-то вполне осязаемые цели; они были всем, чем он никогда не сможет стать. Джон снова повернулся к Саре.

— Я продолжал снова и снова арестовывать плохих парней, но создавалось впечатление, что они оказывались на улице еще до того, как я начинал заполнять бумаги. И они могли пристрелить тебя без малейших колебаний — так ты наступаешь на таракана. Понимаешь, они тоже играли в игру «мы против них». Ты их сплачиваешь. Молодые и черные, попробуй поймать, если сможешь. Копы тебя преследуют? Убей их, если сможешь. Все происходит быстро, и тебе не нужно делать выбор из-за отдельного человека. Это как наркотик.

— Но так поступают не все. Мир не состоит из таких людей.

— Я знаю. Знаю, что большинство — черные, белые и все остальные — хорошие люди и ведут сравнительно нормальный образ жизни. Я действительно хочу в это верить. Но как полицейский я не сталкивался с такими людьми. Нормальные корабли не заплывали в мою гавань.

— Значит, та перестрелка заставила тебя многое переосмыслить?

Джон не стал отвечать сразу.

— Я помню, как опустился на колени, чтобы посмотреть, что с парнем, который упал, — медленно заговорил он, — но оказалось, что он лишь имитировал судороги. Я услышал выстрел и крик моего напарника, выхватил пистолет и стал поворачиваться. Сам не знаю, как я успел выстрелить. Пуля угодила парню в грудь. Мы оба упали, он уронил пистолет, но я сумел удержать свой. И навел на него оружие. Он находился всего в футе от меня. После каждого его вздоха кровь красным гейзером вырывалась из пулевого отверстия у него в груди. Он издавал свистящие звуки, которые я часто слышу во сне. Его глаза стали стекленеть, но тут ничего нельзя утверждать наверняка. Я знал: он только что стрелял в моего напарника и в меня. Казалось, мои внутренности растворяются. — Джон сделал глубокий вдох. — Мне ничего не оставалось, как смотреть, как он умирает, Сара. — Он замолчал, вспоминая, что мог стать еще одним полицейским в гробу, похороненным и почти забытым всеми.

— Твой отец сказал, что, когда вас нашли, ты обнимал его, — мягко напомнила Сара.

— Мне показалось, что он попытался схватить мой пистолет. Один мой палец лежал на спусковом крючке, другой я вставил в дыру у себя в животе. Но он даже руки не поднял. А потом я услышал, как он заговорил. Сначала я едва различал его слова, но он повторял их до тех пор, пока я не понял.

— И что он сказал? — тихо спросила Сара.

Джон выдохнул; ему вдруг показалось, что сейчас из его ран снова брызнет кровь и усталые внутренние органы откажутся работать на двадцать лет раньше срока.

— Он просил меня его прикончить. — И, словно отвечая на ее невысказанный вопрос, продолжал: — Я не мог. И не стал. Однако это не имело значения — через несколько секунд он смолк.

Сара выпрямилась, не в силах ничего сказать.

— На самом деле, я думаю, он боялся, что не умрет. — Фиске задумчиво покачал головой, ему стало труднее говорить. — Ему было всего девятнадцать. Я казался ему стариком. Его звали Дарнелл — Дарнелл Джексон. Его мать подсела на крэк, а когда ему было лет восемь или девять, заставляла заниматься проституцией, чтобы получить деньги на наркотики. — Он посмотрел на Сару. — Тебе это кажется ужасным?

— Конечно, кажется. Да!

— А для меня — обычное дело, хорошо знакомое дерьмо. У меня появился иммунитет к этому… по крайней мере, я так думал. — Джон облизнул сухие губы. — Но после Дарнелла ко мне вернулась способность к состраданию. — Он тревожно улыбнулся. — Я называю это озарением со стальной оболочкой. Две пули в моем теле, умирающий рядом парнишка, который просит, чтобы я его прикончил… Трудно представить событие, способное заставить человека усомниться в том, во что он прежде верил. Но в ту ночь со мной это случилось. — Фиске задумчиво кивнул. — И теперь я смотрю на будущее мира исключительно в контексте Дарнелла Джексона. Он — моя версия ядерного холокоста, вот только произойдет он не через несколько секунд. — Он посмотрел на Сару. — Мною движет ужас.

— А я думаю, что тобой движет забота о людях. Ты делаешь много хорошего.

Фиске покачал головой, а его глаза заблестели.

— Я не какой-нибудь богатый белый адвокат, благородно спасающий маленьких Энисов по всему миру. И только после того как парнишка выстрелил мне в живот, я утратил прежнее равнодушие. Как ты думаешь, многие ли люди действительно думают о других?