Либба Брэй - Логово снов

– Теории относительности, – быстро поправила его Лин под сурдинку.

– …что я совершенно потерялся во времени.

– Забавно… – прошептала Лин.

– Чего?

– Потерялся во времени, говоришь… – она покачала головой. – А, не обращай внимания. Я о своем.

– Пожалуйста, примите мои искренние извинения, миссис Чань. Могу вас заверить, что я все это время присматривал за Лин, как если бы она была моя родная сестра.

Физиономия его была настолько искренна, что могла составить конкуренцию Тэте со всем ее актерским мастерством.

Мама Лин тут же смягчилась.

– Ну, что ж. Спасибо, что доставил Лин домой в целости и сохранности, Генри. Можем мы тебя чем-нибудь угостить перед уходом?

– Ах, нет, мэм. Мне нужно спешить в теат… к мессе, – заверил ее Генри, уголком глаза наблюдая, как у Лин отвалилась челюсть.

Мама, однако, радушно ему улыбалась.

– Не знаю, как тебя и благодарить, Генри. У тебя доброе сердце. Ты должен непременно пойти с нами завтра в город, смотреть, как Джек Марлоу закладывает свою новую выставку.

– О, мне бы ужасно хотелось, но я…

– Никаких «но»! – решительно сказала мама Лин, уперев руки в боки. – Ты заслуживаешь достойной благодарности за твою сегодняшнюю помощь. Приходи завтра к полудню.

И c этими словами она удалилась обратно в кухню.

– Ужас, как рано, – смиренно хныкнул Генри, когда Лин пошла провожать его на улицу.

– Спасибо тебе, – сказала она на пороге.

– На здоровье. Мамы меня любят.

– Я про сегодня. Про то, что было днем.

– А. Ну… за этим друзья и нужны. Только отныне и вовек больше никаких секретов. Ни с чьей стороны.

– Больше никаких секретов, – согласилась Лин.

– Я попробую поговорить с мисс Проктор. Увидимся ночью, в обычном месте?

Она кивнула.

– И завтра тоже.

– Ах, да. В полдень. – Генри состроил рожу и глянул через ее плечо, туда, где миссис Чань производила смотр войскам… то есть ресторану. – Пугающая женщина твоя мама, кстати сказать.

– Ты и половины того, что она может, не видел, – со вздохом сказала Лин.

– Когда Луи приедет, я его сразу же приведу к вам на клецки. Ему жутко понравится, – пообещал Генри. – И я жду не дождусь забрать у тебя мою счастливую шляпу. Луи подарил ее мне в первый вечер, как мы встретились. Просто снял со своей головы и нахлобучил на мою. Если хочешь, я попрошу его привезти еще парочку из Нового Орлеана – одну для тебя, другую для Вай-Мэй. Тогда мы сможем организовать первый в мире сновидений сентиментальный барбершоп-квартет [40]. Запор, запор, запор, запо-о-о-ор ! – пропел он.

– Ты все-таки самый странный человек из всех, кого я в жизни знала, – констатировала Лин.

– Ну, вот ты опять со своими комплиментами.

Что-то висело на Лин… что-то ей нужно было ему сказать. На самом деле просто ощущение, его еще поди в слова облеки…

– Лин! Уходи с холода сию же секунду! – закричала изнутри миссис Чань, слегка заглушенная стеклянной дверью.

– Чу! Мать зовет, прекрасная Джульетта, – сообщил Генри, отвешивая ей подлинно шекспировский поклон. – Я прочь лечу! О, прочь! Фу! Фу!

И он задним ходом утащил себя за шиворот на улицу.

Лин покачала головой.

– Точно самый странный, – пробормотала она себе под нос, глядя ему вслед и дивясь, как сильно уже по нему скучает.

Поработав в свое время в цирке, Сэм умудрился смыться оттуда с очень недурным фраком, пошитым ему по мерке русским тату-мастером, который, по счастливому совпадению, еще и здорово управлялся с портновской иглой. Фрак всегда делал его центром всеобщего внимания: Бородатая Женщина Рут и Мальчик-Волк Джонни всякий раз одобрительно мерили его взглядом с головы до ног, стоило ему выйти на арену в «хвостах» – так они называли этот предмет туалета. Возможно, он и Эви сегодня немножко очарует?

Но стоило ему навострить лыжи в Даблъю-Джи-Ай, как его буквально с порога сняла записка.

Хочешь узнать побольше про ту радиодеталь, приходи сегодня вечером в магазин. В девять.

Черт, Эви озвереет, что он пропустил ее шоу, – и ее сложно в этом винить. Но этот осведомитель – не из тех ребят, что дают вторые шансы. Может, хоть Эви потом даст?

Бальная зала «Уинтроп-отеля» была под завязку забита всякой шикарной публикой. Сэм даже забоялся, что не найдет в этой толчее Эви. Впрочем, все оказалось донельзя просто: главное, идти на смех и аплодисменты. Разумеется, Эви была там – и восседала, между прочим, на чучеле аллигатора.

– …он попросил прочесть его часы, я прочла и увидала его в чем мать родила – он оказался одним из этих, нудистов. Сами понимаете, по радио я такого сказать не могла…

Сэм решительно протолкался через толпу почитателей в первые ряды. Эви в своем полночно-синем вечернем платье, отороченном пухом марабу, и в рассыпающей сполохи повязке из стразов через лоб была столь ослепительна, что зрелище это вышибло из него весь дух.

– Уж не мой ли это ненаглядный нарисовался? – оскалилась она, сверкая глазами; увы, ни в каком фраке не хватит магии, чтобы отвратить грядущую бурю.

– Он самый, прекраснейшая из Котлеток. Могу я тебя умыкнуть на минутку?

– Прости, свободна я была в девять, – пожала плечами она.

– Я знаю. Как раз собирался все тебе об этом рассказать, – он многозначительно поглядел на остальных.

– Продолжайте тут без меня. Обернусь через мгновение, милые, – распорядилась Эви, отвешивая шикарной публике поклон.

– Тебе полагалось прийти ко мне на радио, Сэм! – прошипела она сквозь зубы, продолжая сверкать улыбкой, достойной рекламы зубной пасты.

Когда они проходили мимо, гости вечеринки разражались бурными аплодисментами.

– Последние два часа я провела с мыслью, что ты сейчас истекаешь кровью где-нибудь в канаве, – продолжала она. – Теперь, когда ясно, что с тобой все в порядке, я не прочь посмотреть, как ты будешь истекать кровью где-нибудь в канаве.

– Оу, Котлетка, выходит, ты по мне скучала!

– Ты вообще слышал, что я сказала?

– А что я могу поделать, я же оптимист.

– Мир полон мертвых оптимистов. Сэм, Сэм, Сэм! – Каждый раз, повторяя имя, она взмахивала волосами, как дворниками по ветровому стеклу; ее бокал был уже почти пуст.

– Это я. Скажи-ка мне, сколько этой полироли для гробов ты уже употребила, Шеба?

Эви зажмурила один глаз, а вторым уставилась на кессоны потолка, неистово сияющего электрическим светом; губы ее безмолвно двигались.

– Это третий, – сообщила она, досчитав. – На четвертом уже можно будет играть в мартини-бридж.

Она хихикнула.

– Ни черта себе! – присвистнул Сэм.

– Так, погоди-ка: ты что, ждешь, пока я залью глазки, чтобы позволить себе всякое непотребство, Сэм Ллойд?

– Вот еще! Мне нравится, если девушки в полном сознании, когда я их целую. Так гораздо веселее. – Он выхватил у нее бокал, опрокинул себе в пасть остатки и сожрал оливку.