Либба Брэй - Логово снов

Они почти весь вечер проплясали в «То что надо!», но Мемфису очень хотелось остаться наедине, так что он умыкнул Тэту прочь, обещая, что отведет ее на самый-самый верх. Спиртное их слегка расслабило, и теперь они счастливо хохотали, пиная кучи сухой листвы и неуклюже галопируя мимо ошарашенных прохожих и ворчливого старичья, шамкавшего им вслед, что в их время молодежь так себя не вела. В конце концов они вышли почти на границу парка, где аллея упиралась в широкую серую полосу, именовавшуюся Гудзоном, и в маленький красный маяк, взгромоздившийся на самый носик Манхэттена.

– Это что, сюда? – дыхание облачком выпорхнуло из уст Тэты.

– Я же обещал отвести тебя на самый верх. Просто так уж вышло, что я знаю волшебное слово, отпирающее эти двери.

Подойдя к двери, он вытащил из кармана гаечный ключ и принялся колотить по замку, пока тот не открылся.

– Я же говорил, я знаю волшебное слово, – c улыбкой сообщил он ей.

Он повел Тэту по узкой железной лестнице вверх, все кругом и кругом – а потом они очутились в верхней комнате маяка, той, что с фонарем. Тэта так и ахнула, когда увидала, как волны бьются о неровные берега острова, как вдали подмигивает Нью-Джерси, а между ними лежит темная река, время от времени подметаемая длинным хвостом дальнобойного фонаря. Обычный маяк и вправду казался отсюда самой вершиной мира.

– Говорят, они собираются построить здесь огромный мост, от Манхэттена аж до самого Нью-Джерси, – сказал Мемфис. – Так что нужно радоваться виду, пока он вообще есть.

Он встал позади Тэты и обвил ее руками, прислонившись щекою к щеке.

– Посмотри, какой свет, – сказал он, и они даже дыхание задержали, глядя, как слепящий луч посылает привет миру, уверенно ведя корабли вверх по реке.

На мгновение им показалось, что это они сияют с башни судам, что свет исходит от них двоих, уже добравшихся в безопасную гавань и способных теперь указать дорогу другим.

– Ух ты, прелесть какая. Кто это написал?

– Кажется, я. Хотя у меня там слишком много «света».

– Я даже не заметила, – призналась Тэта.

– Я сегодня послал несколько своих стихотворений в «Кризис», – сказал Мемфис, протягивая Тэте фляжку.

Она глотнула, поморщилась, когда алкоголь обжег ей горло, и вернула сосуд Мемфису.

– Что такое «Кризис»?

– Самый крутой журнал в Гарлеме. Его издает сам мистер Дюбуа. Там куча народу публиковалась – Лэнгстон Хьюз, Каунти Кален, Зора Нил Херстон.

– Мемфис Кэмпбелл, – c улыбкой подхватила Тэта.

– Быть может, – мечтательно сказал Мемфис, – быть может…

– Ты разузнал что-нибудь новое об этом странном глазе с молнией? – спросила она.

– Пока ничего. Клянусь тебе, я перерыл все книги, какие только смог найти о символах и глазах. Не знаю, откуда он взялся, но должен же у него быть хоть какой-то источник. Все где-то берет начало, а где-то – оно повсюду. Все на свете взаимосвязано , говорила моя мама, – процитировал Мемфис, подражая мягким музыкальным волнам маминого карибского произношения. – Я тебя отвезу когда-нибудь ко мне на родину, там-то ты все и поймешь. Ты сам увидишь нить, что тянется через океаны .

– Она тебя отвезла? – спросила Тэта.

Улыбка сбежала с лица Мемфиса.

– Не-а. Но она рассказывала нам с Исайей всякие сказки из гаитянской истории, и африканский фольклор тоже: про нашу семью, и откуда мы взялись, и как сюда попали. Про то, кто мы такие. У мамы были сказки на все случаи жизни.

Тэта подтянула коленки к груди и обняла их.

– Ты по ней скучаешь?

– Да, – сказал Мемфис, упорно глядя в темные холмы.

Он отпил из фляжки.

– Очень скучаю.

– У тебя и у самого сказок достаточно, – нежно сказала Тэта. – У меня таких нет. Нет сказки о том, кто я такая. Только смутные воспоминания и один-единственный сон – он и сам как воспоминание, но я все никак не могу его рассмотреть, будто он не дается.

– Расскажи хотя бы то, что рассмотрела. – Мемфис протянул ей фляжку, но она покачала головой.

– Там все бело… словно мили и мили снега. А в снегу – такие забавные красные цветы, они повсюду. Я слышу крики и конское ржание, потом вижу дым, а потом ничего. Я просыпаюсь, – она пожала плечами. – Вот и все мои сказки.

– Мы можем придумать нашу собственную сказку, – сказал Мемфис. – Мы с тобой.

Он целую неделю репетировал эту речь перед зеркалом в ванной, но сейчас все слова вдруг куда-то подевались. Поэтому он просто взял руки Тэты в свои, глядя, как по комнате катится свет.

– Тэта… – Он откашлялся, потом начал снова: – Тэта, я люблю тебя.

Ее улыбка исчезла. Она не ответила.

– Это совсем не тот ответ, на который я надеялся, – пошутил Мемфис, но в животе у него было туго, как в струнной коробке рояля.

– Эх, Поэт… Я… я просто этого не ждала.

– Тэта, – сказал Мемфис, – я чувствую, мне надо тебя предупредить. Примерно через пять секунд я тебе скажу, что люблю тебя. Вот. Теперь ты знаешь, чего ждать.

Улыбка все еще не возвращалась.

– Последний парень, который мне это говорил… короче, все пошло не так.

– Ну, я же не какой-то там последний парень. Я тот самый парень.

Есть вещи, которых ты обо мне не знаешь , хотела сказать Тэта. Из-за которых твои чувства могут ох как измениться . Вряд ли она сумеет вынести такое разочарование. Она прикусила губу. Пробежала пальцами по тыльной стороне его руки. Вот, можно так:

– Когда ты исцеляешь людей…

– Раньше исцелял. После Исайи даже не пытался.

– Хорошо, но когда ты раньше исцелял людей в церкви, ты мог исцелить кого угодно?

– Большинство, я так думаю. Я не смог помочь маме, – сказал Мемфис, и Тэта мягко пожала ему руку.

– А мог ты убрать что-нибудь из человека своей силой? – Она заглянула ему в глаза.

– Ты о чем?

Вот как ему сказать, не сказав при этом всего?

– Что, если в человеке есть нечто… в целом не болезнь, а больше похоже на… – Тэта попробовала подыскать верное слово, – на дурную пророческую силу. На то, что противоположно исцелению. Что может причинять людям вред.

Мемфис расхохотался.

– В «Чудо-миссии» я таких отродясь не встречал.

– Еще бы. Конечно, нет.

– Тэта, о чем вообще речь?

Тэта вымучила улыбку. Внутри же ее отнесло лишь еще дальше от берега. Кто станет любить такую, как она?

– Просто любопытствую, Поэт. Вот и все.

Ей нужно его оставить. Это будет благородно. Пока она не причинила ему боль.

Мемфис поцеловал ее в висок, тепло и нежно, и Тэта поняла, что благородства в ней нет ни на грош, потому что не было, ну, не было у нее сил вот так взять и бросить его.