Хассо Грабнер - Грань тьмы

А Книппинг возненавидел коменданта Рьюкана с первой же встречи. Этому хлыщу, который ничем ради фюрера не рисковал, диплом свалился в руки прямо с неба. Имея за спиной папашу-толстосума и не заботясь из месяца в месяц о хлебе насущном, он прогулялся по учебным семестрам, как по солнечной набережной. Для Книппинга стало ясно как день: комендант Рьюкана отнюдь не гарант национал-социалистического мировоззрения, это не та непоколебимая скала, на которую может уповать фюрер. В Рьюкане есть лишь один бесконечно преданный идеям фюрера человек — это он, Лотар Книппинг. И уж он-то раскусит «фольксгеноссе» Бурмейстера, будь что будет. А когда обер-лейтенант заметит это, будет поздно. Перелистывая свою записную книжку, Книппинг наткнулся на имя Эрлинга Лунде. Он получил его в бюро Йонеса Ли. Этот Ли считался человеком стопроцентно надежным, ни один норвежец не поддерживал более тесных связей с СС. Унтерштурмфюреру было важно привлечь переводчика к сотрудничеству.

Эрлинг Лунде не колебался ни секунды. Нет, как это звучит: Эрлинг Лунде, сотрудник гестапо в Рьюкане, правая рука шефа, так сказать. Ну, берегись, Йенс Паульссон!

Книппинг спросил Лунде, найдется ли у него надежная женщина на должность уборщицы в группе Хартмана. У переводчика нашлась подходящая кандидатура: Тора Хольмсен, молодая вдова.

— Хорошо, — сказал эсэсовец, — приведите эту Тору в гостиницу «Крокан». Незаметно, разумеется.

Лунде испугался. Хорошенькое дело! Легко немцу сказать: «пристройте эту женщину!» Никогда хозяин «Крокана» не возьмет на работу человека по рекомендации нациста. А других знакомых у Лунде в Рьюкане нет. Только говорить об этом шефу он не будет. Ни при каком условии — на что тому люди без всякого влияния? И переводчик пообещал, что сделает все как положено.

— И завтра же доложите об исполнении, — приказал Книппинг.

Появление новых постояльцев — немцев — привело хозяина «Крокана» в замешательство. Он хотел было вообще закрыть гостиницу: за время военных действий поток приезжих иссяк совершенно. Персонал он уже успел рассчитать и отпустить. Счастье еще, что молодая госпожа Хольмсен из Рьюкана пришла и предложила свои услуги.

А профессор Хартман был сам не свой. Письмо от министра Шпеера, лежавшее в кармане пиджака, так и жгло. Необходимо найти подходящий момент и поговорить с сотрудниками. Хранить его в тайне длительное время невозможно: рано или поздно обвинят в прямом саботаже. Молодые люди достаточно хорошо подготовлены, они отыщут техническое решение вопроса и без его помощи. Пока есть необходимая для этого электроэнергия, производить в здешних условиях тяжелую воду не фокус. А недостатка в электроэнергии здесь нет и не предвидится.

За последние дни Хартман выработал для себя твердую линию поведения: не помогать усилению военной мощи Гитлера, тормозить везде, где только можно. Но как это делать в каждом отдельном случае — сие сокрыто в книге за семью печатями.

Некоторое время он размышлял, есть ли резон сообщить о полученном задании коменданту города. Письмо рейхсминистра его на такой шаг как будто уполномочивало… Наконец он решился. Бурмейстер не производил на него впечатление ограниченного армейского офицера, скорее напротив, в нем чувствовалась внутренняя интеллигентность. Тем более имело смысл сблизиться с ним, сделать вид, будто у него нет от коменданта никаких секретов.

А между тем Книппинг уже опередил его, достаточно подробно проинформировав Бурмейстера о значимости разных производственных циклов в «Норск гидро». Коменданту не удалось скрыть своего раздражения: почему о столь важных обстоятельствах он не поставлен в известность прямо?

Когда Хартман на другой день сел за стол напротив коменданта, тот поздравил профессора с почетным поручением, о «котором ему сообщили по соответствующим каналам». Хартмана невероятно удивили странные методы работы в канцелярии рейхсминистра. С другой стороны, он был рад, что не играл с Бурмейстером в прятки, добром бы это не кончилось. А тот, между прочим, воспринял сообщение профессора как знак доверия. Комендант поделился с профессором своими взглядами на политические аспекты деятельности немецких властей. Никаких громких слов, никакой патетики и нацистской фразеологии, отметил про себя Хартман. Все естественно, хотя и несколько манерно. Похоже, мундир не выхолостил из Бурмейстера обычных человеческих чувств. Хартман никогда не был высокого мнения о немецком офицерском корпусе, но исключения-то встречаются!

Они условились по возможности поддерживать с норвежцами дружеские отношения. Примерное поведение, трудолюбие, справедливость и лояльность — вот те столпы, на которых должен держаться немецкий авторитет в Рьюкане. Хартман имел обстоятельную беседу с Эйнаром Паульссоном. Откровенный обмен мнениями в его намерения не входил, он предпочел бы выслушать главного инженера. А Эйнар предпочитал поменьше говорить, да побольше слушать. Поначалу разговор никак не клеился. Паульссон притворялся глупее, чем есть. Хартману же это было только кстати. Его собеседник — инженер-технолог, а отнюдь не человек науки. Уже по одной этой причине неподходящий партнер для определенного рода игр.

Ученый очень скоро разобрался в том, что для увеличения производства тяжелой воды следует добиваться повышения концентрации. Но он не станет объяснять этого Нентвигу и Рюкерту, пусть для начала поломают голову над количественными взаимосвязями. В один прекрасный день они, конечно, выяснят то, что давно известно их руководителю. Но несколько недель на это уйдет…

Хартман попросил Эйнара Паульссона провести его по заводу. Лаборатория вызвала чувство зависти: его собственная в Гамбурге заметно уступала. Он был неприятно поражен поведением старшего лаборанта Крога. Тот предложил всяческую помощь — даже в мелочах — если только господин профессор пожелает работать в лаборатории. Хартман холодно поблагодарил. Пока что работать в лаборатории в его намерения не входило. Тем более прибегать к помощи лаборанта-квислинговца.

Затем он с Паульссоном направился в архив. Эйнар дрожал от нервного возбуждения. Несколько дней назад он отнес домой целую пачку карточек из спецкартотеки. На них был закодирован важнейший материал по производству тяжелой воды. Именно им и интересовался профессор. Он полагал, что в номере гостиницы «Крокан» они будут в большей безопасности, чем здесь, где вскоре появится доктор Нентвиг. Профессор перебирал карточки, далеко не уверенный, что обнаружит искомое. Опыт помог ему довольно быстро разобраться в научной систематике картотеки. И поэтому он в считанные минуты убедился в ее неполноте. Нет никаких сомнений, кто-то ее тщательно «просеял». Например — инженер Эйнар Паульссон. Если бы получить подтверждение, что это именно он, — все в полном порядке. Конечно, неплохо бы узнать, какие именно записи были сделаны на карточках. Но полюбопытствовать на сей счет означало бы выдать себя этому Паульссону с головой. Когда его рано или поздно Нентвиг припрет к стенке: где, мол, недостающие карточки, он, конечно, заявит, будто передал их профессору Хартману. Насколько все облегчилось бы, если бы он мог довериться Паульссону — вдвоем они горы своротили бы. Однако, внутренне встряхнувшись, профессор отбросил эту лукавую мысль. Что ему известно об инженере? Кому тот передаст свои впечатления о странноватом немецком специалисте? И кто из них побежит после этого к квислинговцам, если не прямиком в гестапо? Нет, пусть Паульссон и иже с ним принимают его за обыкновенного твердолобого немца, такая репутация ему не помешает. А если эта характеристика дойдет до гестапо, еще лучше.