Татьяна Полозова - Город постоянной темноты

Честер вошел в квартиру Робина, даже не поздоровавшись, огорошив его подобной новостью.

— Что? — Подумав, что не расслышал, переспросил Робин.

Честер зашел в кухню, открыл бар и по старой привычке налил себе выпить, только после первого стакана, выпитого залпом, предложил налить хозяину.

— Бедняжка. — Как-то плоско сказал он, протянув стакан Робину.

— Что ты мелешь? Что вообще происходит?! — Нервно воскликнул тот, отталкивая спиртное.

Честер беспечно пожал плечами и выпил оба стакана.

— Люк повесился в сарае сегодня ночью. Саймон думает, что его повесили. — Пояснил он.

Робин сел за стол, обхватив голову руками.

— Как это могло произойти? Почему?

Честер сел напротив него и странно посмотрел на стаканы перед собой, будто они смущали его одним своим присутствием.

— Они сдали его.

— Они? — Удивился Робин, подняв на Честера глаза. — Кто его сдал? — Подавляя слезы спросил он.

Мужчина обреченно вздохнул, взял бутылку и налил еще виски.

— Свои же. Кто-то рассказал Хейвсу, что Люк проболтался о своей работе на директора.

Лицо Робина исказилось такой гримасой, будто он увидел призрака, прикуривающего сигару за его столом. Кровь быстрее побежала по венам и отхлынула от головы. Он покачал головой, плохо соображая, что вообще происходит, но Честер, положивший руку на его плечо, скачущим от выпитого голосом продолжил:

— На него донесли Хейвсу. Их разговор слышали, когда Люк предупреждал, что сдаст Джека. А Хейвс нашел исполнителя. Братья Варма идеально подходили под эту роль.

— А что с дневником?

— Его изъяли, Колли расписал все, что испытал. Я так понимаю, там все доказательства насилий над детьми.

— И… — Давясь, пробормотал Робин.

— И сексуальных тоже. — Кивнул Честер.

Робин зажал между пальцами остатки волос на своей голове и дернул.

— Нет, постой, для эпиляции еще будет время. Ты хочешь услышать, кто сдал Люка?

Мужчина поднял на редактора глаза, покрасневшие от соленых невыплаканных слез, и всхлипнул.

— Ты вряд ли ожидаешь услышать это. — Горько улыбнулся Честер. — И у меня есть идея.

Саймон на следующий день не подходил ко мне. Я сослался на болезнь и остался в бараке, пропустив занятия в школе. Ребята с пониманием отнеслись ко мне и не лезли с расспросами. Дед заходил несколько раз, но я все время делал вид, что сплю.

День прошел ужасно, потому что ничем не занятый я страдал от боли и горечи еще больше, если бы сходил в школу. Там, во всяком случае, у меня был шанс отвлечься. С той поры я зарекся уходить в одиночество в случае большой трагедии.

Уже вечером, когда парни пришли с ужина, я чтобы избежать толпы, несмотря на всю скуку, глодавшую меня днем, решил пройтись. Я вышел на нашу обычную с Люком дорогу и не торопясь, с каждым шагом отпечатывая у себя в голове память о друге, дошел до ворот. Надписи на заборах, колючая проволока, замки на дверях, лес по другой стороне — все теперь не выглядело таким пугающим, как раньше. Краски поблекли, стали более безразличными, вся моя жизнь стала куда более бесцельной, чем раньше. С уходом Люка, я потерял смысл всего пребывания здесь, но я не потерял смысл в борьбе и, пока у меня было это стремление, я мог жить.

Когда я уже возвращался назад из деревьев вышли Бен и Крис Варма. Я мгновенно понял, что они прибыли сюда за мной и дрогнул, заметив их самодовольные лица. Но это было лишь секундное помешательство. Я продолжал идти, также спокойно, как и раньше, будто передо мной не стояло два амбала, которые могли бы переломить мне хребет одним ударом.

— Привет, паренек. Ты, наверное, ищешь своего друга? Мы можем показать, где он. — Бен сделал недвусмысленный жест рукой, намекающий на определенные устремления братьев относительно меня.

Я сдержал неприязнь и продолжал идти.

— Ты не боишься? — Рассмеялся Бен. — Или просто хочешь оказаться на его месте?

Я молчал и встал прямо перед ними.

— Ты можешь делать со мной все что угодно. Но вы не дождетесь того, что я закончу, как и Люк. Я еще посмотрю, как ты будешь гнить.

Крис схватил меня за руки и согнул напополам.

— Ты забыл с кем говоришь? Утырок! Тебе бы языком ботинки наши вычищать, а не разговаривать здесь. Проси прощения! — Крикнул он мне прямо в ухо.

— Отпустите его! — Голос Деда раздался где-то впереди меня. Крис ослабил хватку, и я быстро выпрямился.

Грегори стоял, напрягая кулаки и смотрел на братьев зверем.

— Отпустите его, я сказал.

Я еще не видел его таким злым. Но в его ярости скрывалось что-то доселе невиданное. Казалось, будто он, наконец, приобрел сознательность. Его глаза сверкали разумом.

— А вот и наш полоумный! — Смеясь, сказал Бен.

Он вытащил из кармана перочинный нож и угрожающе помахал им перед носом Деда, который в три шага преодолел расстояние между нами.

— Отпусти его. — Повторил он.

Он взял меня за плечи и притянул к себе. Крис и Бен не сопротивлялись, не отводя глаз от Деда.

— Ты хочешь быть на его месте? — Оскалился Бен.

— Да что ты с ним церемонишься!

Я не успел опомниться, как что-то сверкнуло у меня перед глазами, лицо Деда сменилось гримасой боли, Бен и Крис отшатнулись назад, а на руках я почувствовал что-то теплое и вязкое. Очень знакомое, как в ту ночь с Карлом.

Я посмотрел вниз. Дед стал медленно крениться и завалился на меня. На моих руках была кровь. Его кровь.

— Дед! — Закричал я. Птицы взлетели с деревьев и понеслись вверх, пугаясь произошедшего.

— Что ты наделал, придурок?! — Завопил Бен. Он ударил брата кулаком по голове, выхватил у него нож, и толкнул вперед. — Бежим, идиот, смываемся, пока нас не заметили!

— А этот? — Крикнул по дороге Крис, но Бен покачал головой.

Я держал на руках умирающего Грегори и смотрел, как закатываются в последнем припадке его глаза. Как кровь вытекает из него, вместе с жизнью и как я, прижимая руки к его ране, не могу закупорить эту дыру.

— Дед, нет, пожалуйста, не надо, Грегори, нет. — Умолял я, рыдая.

Он обмяк у меня на руках и испустил последний вздох, который обжег мне лицо. Я наклонил голову к его мокрой груди и крепче прижал к себе. Я потерял всех.

— Вы помните, что было потом.

Я обливался потом в кабинете Сэдока, будто сидел на жгучей, только что растопленной печке. Моя память подкидывала мне все новые кульбиты и я не знал, смогу ли справиться с ними.

— Я, — мой голос дрожал, и я протер лоб, предложенным мне платком, — я хочу поговорить с Саймоном. Вы можете ему позвонить?

Глаза доктора Сэдока изменили цвет, и он виновато посмотрел на меня.

— Мистер Рипли.

Такая интонация не предвещала ничего хорошего. Обычно, она была предупредительной ракетой перед контрольным выстрелом в голову.