Татьяна Полозова - Город постоянной темноты

Голос на другом конце провода усмехнулся.

— Я жду Вас через тридцать минут в обозначенном месте.

Джастин посмотрел на свою спутницу, которая, надув губы, смотрела на него исподлобья.

— Через тридцать минут. — Подтвердил он в телефон.

Женщина соскочила с дивана, натянула блузку и, метнув яростный взгляд на мужчину:

— И ты еще спрашиваешь, почему я наложила эмбарго?!

Джастин вздохнул и посмотрел на нее щенячьими глазами.

— Пошел к черту! — Бросила женщина, захлопывая дверь.

Джастин специально опоздал на несколько минут, чтобы издалека понаблюдать за странным незнакомцем.

Это был невысокий мужчина, лысоватый, с седыми висками и тугим кошельком в руках. Он заказал черный кофе и тост с черничным джемом. Саймон поморщился. Сейчас что завтрак?

— Вы звонили мне? — Спросил Джастин, подойдя к его столику.

— Мистер Саймон? — Поднял на него глаза незнакомец.

Джастин кивнул.

— Присаживайтесь.

— Простите, но мама учила меня не обедать с незнакомцами.

Мужчина осклабился. Он отодвинул кофе и положил на стол кошелек.

— Сами посмотрите или мне показать?

Джастин сел напротив и медленно открыл кошелек. Внутри было баксов четыреста, немного мелких монет и три фотографии.

— Знакомые? — Спросил незнакомец сквозь жеманную улыбку.

Джастин разложил фотографии перед собой и стал внимательно их рассматривать.

Молодые люди, еще почти мальчики, рыжеволосые и как две капли воды похожие друг на друга.

— Кто они? — Поднял Джастин глаза на незнакомца.

— Первые воспитанники. Те немногие, кто смог выбраться из этого ада и остаться людьми.

Джастин покосился на проходящего мимо официанта. Казалось, что он попал в шпионский детектив.

— Я один из них. — Незнакомец показал пальцем на среднюю фотографию и натянуто улыбнулся.

Джастин потер лоб рукой и подозвал официанта.

— Принесите мне виски. Лучшего, что у вас есть.

Незнакомца звали Робин МакКларенс. Ему было пятьдесят три, хотя по виду, больше шестидесяти. От рыжих волос карминовым огнем горящих на фотографии не осталось и следа. Его братья умерли, а сам он долгое время жил заграницей. Он приехал в город полгода назад с целью написать историю своего детства, но так как всегда был никудышным писателем, решил нанять для этой цели профессионала.

— Мы попали в интернат, когда мне было семь, моему брату Джеффри одиннадцать, а Майклу девять. Это был первый заезд, и никто тогда еще не подозревал, во что это может вылиться.

Джастин достал свой блокнот с желтоватыми листами и открыл чистую страницу. Он нетерпеливо теребил карандаш в руках, выжидательно смотря на рассказчика.

— Мы попали в интернат после смерти родителей и раз уж тогда все детские дома в округе были переполнены, то оставался один вариант: новый интернат для детей от семи до восемнадцати, «Обитель Рая». Конечно, от него ждали сверхъестественного: лучших условий, новейших методик воспитания, прекрасных преподавателей. Но вскоре выяснилось, что правительство с большим энтузиазмом финансирует войну, чем образование, а в интернат стали посылать самых трудных подростков с надеждой на перевоспитание. Так что вся прекрасная идея была загублена на корню.

Робин отпил небольшой глоток кофе и посмотрел на Джастина. Тот невыразительно наблюдал за собеседником, лишь жестом предлагая продолжить.

— Честер сказал мне, что Вы лучший в своем деле. — Заметил Робин с сомнением.

— Ну, раз редактор сказал. — Саркастично ответил Джастин. — Продолжайте, пожалуйста.

МакКларенс допил одним глотком кофе и подозвал официанта повторить.

— Поймите, я не хочу, чтобы моя история показалась пересказом обывателя концлагеря. Это не было лагерем для пленных, это был воспитательный дом.

— Но в этом, видимо, и все дело. — Заметил Джастин.

Мужчина несмело посмотрел на него и кивнул.

— Вы начинаете понимать. Сначала-то все было нормально, во всяком случае, не хуже, чем в других подобных заведениях: строгий режим, который пытались нарушить при любом удобном случае; несправедливые наказания; экономия на всем, от одежды до обедов; разборки и конкуренция между разными подростковыми группами. Единственной глупостью тогда было только разделение на возрастные категории: мы с братьями оказались в разных бараках и нам, под страхом тягчайшего наказания, было запрещено общаться.

Кажется, что последнее заинтересовало Джастина. Он впервые за разговор внимательно посмотрел на мужчину напротив.

— Почему? — Спросил он.

Робин пожал плечами.

— Никто так толком и не знал. Все объяснялось пагубным воздействием старшего поколения на неполовозрелых младших товарищей, а также распространением инфантилизма при общении с младшими ребятами.

Джастин повел плечами, удивляясь изобретательности ума бюрократов, которые могли муху превратить в корову и доказать всем, что она с самого начала была таковой.

— Конечно, мы нарушали этот запрет, но каждый раз попадались. Я много раз отсидел в изоляторе только потому, что проводил время с братьями.

— В изоляторе? — Переспросил Джастин.

Мужчина усмехнулся.

— Странно, не так ли? Кажется, что я полжизни в тюрьме провел. Но там действительно был изолятор: особая камера без окон, сырая и холодная, как задница моржа, которая предназначалась для особенно непокорных. На самом деле, система наказаний в Обители настолько проста и в тоже время настолько изощренна, что китайская империя бы позавидовала.

Джастин прокашлялся. Он сделал большой глоток виски и снова закашлял.

— Наверное, Вам неприятно это слышать, но это лишь начало.

— Нет, нет, — тут же перебил его журналист, — просто это непривычно. Я не думал, что демократия докатится до такого.

Мужчина усмехнулся наивности молодого собеседника.

— Это всего лишь слова. Демократия, как Вы изволили выразиться, умерла, еще не родившись. Народ безмолвствует.

— Давайте не будем становиться политиканами. — Предложил Джастин. — Ваша история?

— Да, конечно. — Кивнул Робин. — Со временем мы привыкли к здешним порядкам, даже пытались с ними бороться, но всякое сопротивление жестоко подавлялось. Мой брат Джеффри погиб во время одного из таких столкновений.

— Погиб? — Кажется, сегодня был вечер удивлений.

— Мы подняли бунт после того как тридцать наших парней отравились обедом. Пронесся слух, что нас накормили тухлой рыбой, которая сдохла в пруду после выброса химического завода, напротив лагеря. Все походило на революцию: внутреннее сопротивление, бойкот, штурм административного корпуса и стрельба. Я до сих пор помню кровь моего брата на своих руках.

Мужчина склонил голову и на несколько минут замолчал. Джастин не смел его перебить.