Ю Несбё - Охотники за головами

Я нажал «да». И знал, что ее номер впечатался в мой мозг, так что удалить невозможно. Что это значит, я сам не знал и не хотел знать. Ничего, он постепенно погаснет. Погаснет и исчезнет. Должен.

Диана вернулась за пять минут до полуночи.

– Ну, что ты делал, любимый? – спросила она, подошла к креслу, уселась на подлокотник и обняла меня.

– Ничего особенного, – сказал я. – Провел собеседование с Класом Греве.

– Ну и как?

– Он то, что надо, не считая того, что иностранец. «Патфайндеры» четко сказали, что им нужен руководитель-норвежец, они даже официально заявили, что намерены поставить норвежцев на все руководящие должности. Так что их еще предстоит уламывать.

– Но в этом-то тебе равных нет. – Она поцеловала меня в лоб. – У тебя, говорят, уникальная репутация.

– В смысле?

– Человека, который всегда добьется назначения для того, кого он предлагает.

– Да? – Я изобразил изумление.

– Так что и теперь справишься.

– А как там Катрине?

Диана провела рукой по моим волосам.

– Потрясающе. Как обычно. Вернее, еще лучше, чем обычно.

– В один прекрасный день она может умереть от счастья.

Диана прижалась лицом к моим волосам и прошептала в них:

– Она только что узнала, что беременна.

– Значит, какое-то время все будет не так уж потрясающе.

– Ерунда, – пробормотала она. – Ты что, выпил?

– Капельку. Выпьем, что ли, за здоровье Катрине?

– Я пойду лягу, дико устала от ее радостного щебета. Ты придешь?

Когда я лежал, прижавшись к ней сзади, в нашей спальне, обнимал ее, осязая ее спину грудью и животом, до меня вдруг дошло то, о чем мне следовало подумать сразу же после собеседования с Греве. Что теперь я могу сделать ее беременной. Что я наконец уверен в будущем, у меня есть почва под ногами и ребенок не сможет спихнуть меня с этой моей платформы. Потому что с помощью Рубенса я стану тем львом, владыкой прайда, с которым Диана меня сравнивала. Который способен прокормить свою стаю. Не то чтобы Диана в этом сомневалась – но сомневался я сам. Что смогу стать тем хранителем домашнего гнездышка, которого заслуживает такая женщина, как Диана. К тому же именно ребенок может вылечить ее от этой благословенной слепоты. Но теперь она имеет право видеть, пусть видит меня целиком.

Из открытого окна потянуло острым холодком, я почувствовал, как кожа покрывается пупырышками, и ощутил эрекцию.

Но Диана дышала глубоко и ровно.

Я отпустил ее. Она перевернулась на спину, спокойная и беззащитная, как ребенок.

Я соскользнул с кровати.

К алтарю мицуко, судя по всему, не прикасались со вчерашнего дня. Обычно не проходило и суток, чтобы она не произвела там видимые изменения: поменяла воду, поставила новую восковую свечу, новые цветы. Я поднялся в гостиную, налил себе виски. Паркет у окна холодил ступни. Виски был «Макаллан», тридцатилетней выдержки, подарен одним довольным заказчиком. Я смотрел вниз на гараж, купающийся в лунном свете. Уве уже едет сюда. Он запрется в гараже и откроет машину, у него есть запасной ключ. Вынет Еву Мудоччи, положит в папку и отправится к своей машине, которую поставил на приличном расстоянии, чтобы никто не углядел связи между ней и нашим домом. Он поедет к скупщику в Гётеборг, передаст картину и вернется на рассвете. Но Ева Мудоччи стала мне теперь неинтересна – так, вынужденная халтурка. Когда Уве вернется из Гётеборга, то, надеюсь, привезет приличную копию рубенсовской «Охоты» и засунет под крышу «вольво» прежде, чем проснемся мы или соседи.

Раньше Уве пользовался для своих гётеборгских рейсов моей машиной. Я сам ни разу не разговаривал со скупщиком, так что, надеюсь, он из всех, кто в деле, знаком только с Уве. Именно это мне и было нужно – как можно меньше точек соприкосновения, как можно меньше тех, кто в какой-то момент сможет показать на меня пальцем. Преступников рано или поздно возьмут, и тогда я должен быть от них как можно дальше. Поэтому я никогда не встречался на людях с Уве Хикерюдом и поэтому звонил ему только из автомата – не хочу, чтобы какой-нибудь из моих телефонов фигурировал в распечатке его телефонных звонков, когда Уве арестуют. Дележка денег и стратегическое планирование происходили далеко от Осло – в лесном домике в окрестностях Элверума. Уве снимал его у одного фермера-одиночки, и мы всегда приезжали каждый на своей машине.

По пути к этому домику до меня и дошло однажды, какому риску я подвергаю себя, когда Уве на моей машине отвозит картины в Гётеборг. Я как раз проехал радар, когда заметил его почти тридцатилетний «мерседес», черный и солидный «280SE», припаркованный рядом с полицейской машиной. Тут меня и осенило, что Уве Хикерюд – из тех неотесанных водил, которые просто не в состоянии соблюдать скоростной режим. В свое время я вдолбил ему, чтобы он всегда убирал мою электронную платежную карточку с ветрового стекла, когда едет на моем «вольво» в Гётеборг: если проезжать сборочный пункт платной дороги по электронной карте, она всякий раз фиксируется, а мне нет никакого резона объяснять потом полиции, по какой такой причине я езжу в ночное время туда-сюда по шоссе Е-6 несколько раз в год. Но, увидев «мерседес» Уве на пункте контроля скорости, я понял, в чем наибольший риск: что полиция остановит злостного нарушителя и своего старого знакомца Уве Хикерюда на пути в Гётеборг и станет выведывать, что он делает в автомобиле респектабельного этого, ну да, охотника за головами Роджера Брауна. Ничего хорошего. Потому что исход встречи Уве Хикерюда с Инбау, Рейдом и Бакли может быть только один.

Мне почудилось какое-то движение в темноте возле гаража.

Завтра – день Д. Дивный день. Длинный день. День дней.

Потому что, если все пойдет по плану, это будет последний удар. Я буду у цели, стану свободен и завяжу с этим делом.

Город внизу подо мной многообещающе перемигивался огнями.

Лотте ответила после пятого звонка:

– Роджер?

Осторожно, с опаской.

Словно это она меня разбудила, а не я ее.

Я положил трубку.

И единым духом допил остатки виски.

Я проснулся с дикой головной болью.

Приподнявшись на локте, я увидел торчащий кверху аппетитный, упакованный в трусики Дианин зад, – она рылась в сумке и карманах одежды, в которой была вчера.

– Ты что-то потеряла? – спросил я.

– Доброе утро, любимый, – сказала она, но я понял, что утро у нее не такое доброе.

Что ж, тут она не одинока.

Я вылез из постели и поплелся в ванную. Увидел себя в зеркале и понял, что предстоящий день должен быть лучше, хоть умри. Обязан быть лучше. И будет лучше. Я открутил кран душа и стоял под ледяными струями, слыша, как Диана негромко чертыхается в спальне.

– «And it’s gonna be… – фальшиво распевал я наперекор всему, – PERFECT!» [11]