Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

– Близость. Он кладет руку на микрофон и прямо-таки ласково берется за наушники. Видишь? А в следующий миг начнет стрелять.

После двух месяцев круглосуточного полицейского расследования у него так и не было зацепок, он ничего о них не знал. Но это. Джон Бронкс видел и чувствовал: теперь он кое-что знает. Не вполне знает, что именно, но за все время охоты за тенями он впервые увидел реальных людей. И стояли они вплотную друг к другу, причем так, как двое жестоких грабителей стоять не должны.

Пожалуй, он почти догадывался.

– Можешь вернуть кадр к нормальному размеру? И прокрутить всю последовательность еще раз? Первые четыре секунды?

Она выполнила просьбу.

– Стоп… та-ак. И увеличь… та-ак. Его лицо. Только лицо.

Трое грабителей цепью, на пути в банк, и указательный палец Бронкса на экране. Показывающий на того, что в середине.

– Видишь? Он закрывает глаза.

Курсор на хронометраже, Санна прокручивала кадры вручную, один за другим.

– Он медлит. Беспокоится.

Глаза в маске все еще закрыты.

– Он испуган, и все это похоже на… черт побери, на объятие! Главарь, прикрывающий микрофон, как бы защищает… они близкие люди.

Джон Бронкс на лифте не поехал, иной раз необходимо подвигаться, заставить сердце биться чаще, прогнать каждый вздох через грудь и в горло.

Он взбежал вверх по лестнице.

В кабинете настежь распахнул окно, пусть сырой холод со двора вытеснит сухую жару.

Они выглядели такими близкими. Грабители. Так не бывает. Главарь должен командовать, только вот промедление второго оказалось важнее.

Бронкс чувствовал здесь что-то знакомое.

Один повыше, другой чуть пониже. Один пошире в плечах, второй еще не вырос до конца. Один старше, другой моложе.

Близость. Доверие.

Вот что было Бронксу знакомо. Связь между ними. Тот, что всегда был рядом, вечером обнимал его, говорил, что все будет хорошо, а позднее той же ночью прокрался в спальню родителей и воткнул нож отцу под ребра. Старший брат, который шепотом успокаивал его, унимал, прямо перед актом насилия.

Несколько глубоких вдохов у открытого окна. Теперь Джон Бронкс знал.

Впервые с начала расследования он действительно кое-что знал, грабители уже не были совершенно безликими, появился контур.

Близость. Доверие.

Они братья.

Лео стоял у окна, старательно украшенного к Рождеству, и глядел на серый, туманный рассвет. За последние недели погода переменилась. В сочельник снег таял, а рождественским утром зарядил унылый дождь, земля превратилась в противную смесь льда, снега, гравия и грязи. Лео на это и надеялся, на серое Рождество и свободные от снега дороги. Надеялся, что так и будет, сухая поверхность упростит отход с места ограбления.

Два цветка на подоконнике, а между ними фарфоровый ангел – с одной стороны белая краска почти полностью осыпалась, глаз только один, но когда-то этот ангел стоял в доме у родителей Аннели и теперь каждый год на несколько недель водворялся у нее на кухне, рядом с пуансетией. Эти вещицы выскакивали повсюду. Непомерно большой пластмассовый гном возле морозилки, еще один, почти такой же большой, на шляпной полке в коридоре, несколько штук поменьше на лестнице на второй этаж и один под елкой в гостиной. Вещицы, которые она принесла в его жизнь, которые что-то для нее значили. Он видел ее радостное ожидание, когда она выбирала, куда их определить, переставляла, пока не находила нужное место.

Фарфоровый ангел с облезлыми крыльями и чертова уйма пластмассовых гномов, думал Лео. Ведь это всего-навсего дата. Такая же, как 25 ноября или 25 октября. Может, ей просто нужна какая-то опора, чтобы держаться за нее в потоке времени: канун Нового года, Пасха, Праздник середины лета и прочие даты. Кто-то принял такое решение, использовал календарь как инструмент, контролирующий человеческие жизни. На самом деле значение имело только то, что ты решал сам и выполнял. Создать собственный календарь – г января, когда состоится первое в истории Швеции тройное ограбление банка, или 17 февраля, и марта, 16 апреля, другие даты, выбранные им для грабежей и по этой причине имевшие значение.

Он взял в руки фарфорового ангела, перевернул, пытаясь прочитать штамп на донышке, снова поставил.

Ожидания.

Такие же хрупкие. Пришлось найти способ помягче, чтобы умерить ее ожидания, объяснить, что нынешнее Рождество по-настоящему не Рождество, по-настоящему они отпразднуют на будущий год, когда все это закончится, отпразднуют точно так же, как соседи за забором, за которыми она любила наблюдать в кухонное окно, присоединяясь к ним на расстоянии. В сочельник она несколько раз подходила к окну. Они ели запеченный окорок с красной капустой, и фрикадельки, и “искушение Янссона”, и он вручил ей рождественский подарок для ее сына, которого она собиралась навестить сразу после Рождества, они даже свечи зажгли и немного посмотрели “Утенка Дональда” и праздничную программу Карла-Бертиля Юнссона, как и все в Швеции, пока он не выдержал и не спустился в Пещеру Черепа продолжить работу над собственным календарем.

С пластиковой сумкой в руке и подносом еды Лео вышел в сырую утреннюю темноту. Тонкие ботинки промокли от снежно-дождевой слякоти на асфальте. В гараже, напротив, было сухо, тепло от приятно гудящего обогревателя и светло от ярких ламп. Винсент, Феликс и Яспер уже поджидали его на деревянных табуретках вокруг стола, сооруженного из мейсонитовой пластины и двух козел. Там была разложена карта.

– Кофе и бутерброды, – сказал Лео, пустив по кругу чашки и бутерброды с сыром.

Прямо посередине карты тянулась почти прямая красная линия. Начинавшаяся в районе Крунуберг в центре Стокгольма, в сердце шведской полиции, и кончавшаяся в сорока девяти километрах на площади Эсму-Центр, где находились два примыкавших друг к другу банка. Эта линия, перерезавшая Стокгольм и городки Худдинге, Ханинге и Нюнесхамн, была ключом, позволявшим отвлечь полицию и исчезнуть с места преступления.

– Цель номер один.

Десятикроновая монета в ладони Лео. Он поместил ее в конце красной линии на один из серых квадратов, отмечавших густонаселенные районы.

– Цель номер два.

Еще одна десятикроновая монета. Поверх первой.

– А вот здесь… прямо под окнами двух целей. Машина для отхода.

Игрушечный автомобильчик, красный, как и линия.

– Это ты, Феликс.

В сумке, откуда он все это доставал, было много всякой всячины. Картонная коробка, хорошо им знакомая. Три пластмассовых оливково-зеленых солдатика, которые обычно стояли на полу детской в Скугосе. Американцы, высотой сантиметров семь и пахнут в точности, как тогда.

– Это Винсент. И Яспер. А это… я.