Джулия Корбин - Не доверяй мне секреты

Гляжу на Юана: он уже тоже взрослый мужчина, но во многом все еще шестнадцатилетний мальчишка, каким я его хорошо помню. Несмотря на свою спокойную и уверенную манеру править машиной, несмотря на то, что у него модный автомобиль, деньги и успех в жизни, когда он потерял самообладание в монастыре, это был уже не Юан – муж и отец семейства, добропорядочный член общества. Это был тот шестнадцатилетний юноша, горячий, настойчивый и своевольный.

Пока едем через мост и въезжаем в Файф, оба молчим.

– Может, остановимся перекусим, хочешь?

Я гляжу на часы. Уже начало четвертого.

– Нельзя. Пора браться наконец за картину для Марджи Кэмпбелл. Я и так сколько дней пропустила. Может, за работой хоть немного отвлекусь.

Он согласно кивает, и мы едем дальше.

Зайдя в мастерскую, я сразу сажусь за стол, но тут же вскакиваю и начинаю расхаживать по комнате. Юан проходит на крохотную кухоньку, расположенную между рабочей комнатой и спальней, включает чайник и сооружает сэндвич.

– Нет, сначала пойду прогуляюсь, – говорю я. – Проветрю немного мозги.

– Как хочешь, – говорит он и тычет пальцем в хлебную доску. – Сэндвич будешь?

– Нет, спасибо.

Открываю наружную дверь и на пороге понимаю, что гулять мне совсем не хочется. Поговорить – вот что мне хочется. Поворачиваюсь, подхожу к Юану.

– Орла была права, – выпаливаю я, – когда говорила, что я одной ногой живу в прошлом.

Он бросает на меня быстрый взгляд и отворачивается.

– У тебя бывает такое чувство, будто тебе все еще шестнадцать?

– Нет.

– Совсем-совсем никогда?

Он молчит, думает.

– Остались, конечно, кое-какие чувства, которые были тогда, но чтобы полностью ощущать себя шестнадцатилетним… нет, такого нет.

Терпеть не могу, когда он это делает – начинает вдаваться в подробности и описывать тонкости, казуистикой заниматься, поправлять меня, словно я какая-то недоразвитая. Так и хочется дать ему в лоб.

– А знаешь, что она заявила, когда мы уходили? Я должна сказать ей спасибо, что она не рассказала про нас с тобой Полу.

Он прекращает лить себе в чашку молоко и обращает наконец на меня внимание.

– Откуда ей про нас известно? Откуда она знает, что у нас были отношения? – спрашиваю я.

– А она и не знает! – Он сердито мотает головой. – Она берет тебя на пушку, и я почти уверен: по твоему лицу она поняла, что попала в точку.

– Не только по моему лицу. На дне рождения девочек она сказала, что ты смотришь на меня голодными глазами. Вот так прямо и сказала.

Он разводит руками:

– И что из того?

– Мы же с тобой договорились! – Я хлопаю ладонью по крышке стола.

– А я и не нарушал никакого договора. – Он проходит мимо меня к раковине. – На себя посмотри! Она заводит тебя, а ты таращишь на нее глаза, как кукла.

– Ага, а тебя как завела в конце? Даже ей в горло вцепился. Мог задушить, между прочим!

– А ты что, пожалела эту дрянь? – Он говорит спокойно, вплотную приблизив ко мне лицо. – Тебе действительно было бы ее жалко?

Да пожалуй, она меня и в самом деле достала, я готова сама придушить ее. Вспоминаю, как она стояла на верхней ступеньке лестницы, когда явилась на день рождения, как уходила от нас в монастыре, вспоминаю ее кошачью улыбочку с ямочками на щеках, как она сидела напротив в ресторане, улыбалась, а сама уже знала, что собирается поломать всю мою жизнь. Я угрожала ей, но насколько серьезна была моя угроза? Я не могу ответить на этот вопрос. Стану ли я спасать ее, если она обратится ко мне за помощью? Нет, не стану. Определенно не стану, это уж точно.

– Я просто хочу, чтобы она… ушла из моей жизни… чтоб я ее больше никогда не видела, – говорю я с запинкой.

– Этого не произойдет, если ты сама не примешь меры и не остановишь ее. Так что не спать надо, черт возьми, а действовать!

Я вздрагиваю:

– Только не нужно повышать на меня голос!

Я тычу в него пальцем, как, бывало, в Эллу, и он смеется.

– Что тут смешного, Юан?

– Ничего. Действительно, смешного мало. И послушай! Она теперь поняла, что мы будем защищаться.

– Терпеть не могу, когда ты на меня ругаешься. Отвратительно. Ты становишься сам на себя не похож.

Я прижимаю пальцы к вискам. В мозгу мельтешат разные мысли, крикливые, хаотичные и нестройные, они мечутся, сталкиваясь одна с другой. Кажется, еще немного – и череп разлетится вдребезги. Охватываю голову ладонями и начинаю раскачиваться взад и вперед.

– Иди-ка сюда.

Юан обнимает меня, и сразу меня обволакивает знакомое и сладкое, непреодолимое и опасное чувство, от которого необходимо во что бы то ни стало избавиться.

– Не надо, – говорю я и отталкиваю его.

Со вздохом он отступает.

– Прости, – быстро говорю я. – У меня в голове все смешалось. Никак не могу собраться с мыслями. Да черт побери, черт побери, я не знаю, что делать.

– Соберешься с мыслями – сообщи. А пока я хочу спокойно поесть.

Он идет и садится за свой стол. А я вышагиваю взад-вперед, дрожа от беспокойства и страха, никак не могу успокоиться. Страх парализует волю, я осуждаю себя, но не могу остановить эту безжалостную, жестокую карусель: а что, если… что же теперь будет… где выход… надо что-то делать, пока не поздно. Вспоминаю, что в шкафу стоит бутылка виски. Достаю, наливаю в стакан и в несколько больших глотков быстро выпиваю, невольно содрогаясь, когда огненная жидкость обжигает горло и бежит по пищеводу. Через несколько минут чувствую некое оцепенение в членах, но голоса в голове продолжают кричать и браниться. Мне хочется сейчас полного забвения, и я наливаю снова. Проходит еще несколько минут, в ушах слышится и нарастает умиротворяющий гул, и мне удается погасить посторонние звуки и настроиться на мысли более спокойные: я начинаю вспоминать.

Мне семь лет, и мы с папой едем кататься на велосипедах. Лето, и каждый вечер мы с ним отправляемся на соседнее поле покормить лошадь морковкой и ее любимыми мятными колечками. Завидев нас, она бежит навстречу, позволяет мне гладить бархатистую морду, а потом весело ржет, обнажая зубы, и я тоже смеюсь взахлеб. Но в этот день, как только мы приезжаем, происходит нечто ужасное: бедную лошадку убивают выстрелом в голову. Она падает на землю, резкий звук раскатывается по полю, во все стороны с криками разлетаются вороны. Я с визгом падаю с велосипеда. Папа помогает мне подняться, подходит к хозяину, мистеру Смиту, и стоящему рядом ветеринарному врачу, о чем-то говорит с ними.

– Она была больна, Грейс, – сообщает он мне. – Очень страдала. И врач пожалел ее, посоветовал пристрелить.

– Ничего он не пожалел! – кричу я и в первый раз в жизни начинаю понимать, что взрослым не всегда можно верить, что они часто лгут.

Меня мучают ночные кошмары. Снится кровь, снятся внутренности и много еще всякого, чего на самом деле не было. И единственный человек, который меня утешает и успокаивает, – это Юан, он делает это не словами или еще чем, нет, он просто пускает меня в свою кровать. Целых три ночи я лежу по ночам рядом с ним. Я ни о чем не думаю, просто лежу, в голове совсем пусто, и под звуки его дыхания израненное сердце постепенно успокаивается.