Стивен Кинг - Возрождение

Может, я и лишился бы чувств, но Норм не дал мне на это времени.

— Привет, мы – «Хромовые розы». Вставайте и танцуйте. — И, обращаясь к нам: — Раз, два… поехали.

Пол Бушар сыграл на том-томе начало песни «Постой, Слупи», и понеслось. Норм пел сольную партию; он солировал во всех песнях, кроме одной-двух, которые брал на себя Кенни. Мы с Полом были на подпевках. Сначала я страшно стеснялся, но это прошло, когда я услышал, насколько по-другому — по-взрослому — звучит мой голос, усиленный динамиками. Позже я понял, что на бэк-вокал все равно никто не обращает внимания… хотя они заметили бы, если бы он исчез.

Я увидел, что парочки начали выходить на середину и танцевать. Для этого они и пришли — хотя в глубине души я не верил, что кто-то станет танцевать под музыку, к которой я имею какое-то отношение. Когда стало ясно, что нас не прогонят со сцены свистом, я почувствовал волну эйфории, близкой к экстазу. С тех пор я загрузил в себя столько наркоты, что ей можно было бы потопить боевой корабль, но ни разу не достиг уровня того первого прихода. Мы играли. Они танцевали.

Мы играли с семи до половины одиннадцатого, с двадцатиминутным перерывом около девяти часов, когда Норм и Кенни сбросили с плеч гитары, выключили усилители и выскочили на улицу покурить. Для меня все эти часы прошли как во сне, так что я не удивился, когда во время одного из медляков — кажется, «Кто остановит этот дождь», — мимо провальсировали мои мама с папой.

Мамина голова лежала у отца на плече. Ее глаза были полузакрыты, а на губах блуждала мечтательная полуулыбка. Но папа глаз не закрывал и подмигнул мне, когда они проплывали мимо сцены. Я мог не смущаться из-за их присутствия: школьные вечера и танцульки Полицейской спортивной ассоциации на роллердроме в Льюистоне были только для школьников, но когда мы играли в «Эврике», в Клубе лосей или в Ассоциации ветеранов в Гейтсе, там всегда было полно взрослых. Единственное, что было не так с этим первым выступлением, — то, что хотя на него пришли многие подруги Астрид, самой ее не было.

Мои предки ушли рано, и Норм отвез меня домой в старом микроавтобусе. Мы все были опьянены успехом, смеялись, вспоминали прошедший вечер, и когда Норм протянул мне десятку, я не понял, к чему это он.

— Твоя доля, — сказал Норм. — Нам заплатили пятьдесят баксов. Двадцать мне, потому что автобус мой и я солист, а вам всем по десятке.

Я взял ее, все еще чувствуя себя как во сне, и открыл боковую дверь левой рукой, которая до сих пор ныла.

— Репетиция в четверг, — сказал Норм. — В оркестровой после уроков. Но я не смогу отвезти тебя домой. Отец хочет, чтобы я помог ему красить дом в Касл-Роке.

Я сказал, что ничего страшного: если Кон меня не подвезет, я проголосую. Большинство из тех, кто ездит по Девятому шоссе между Гейтс-Фоллз и Харлоу, знают меня и не откажутся помочь.

— Тебе надо поработать над «Кареглазой». Ты здорово отставал.

Я сказал, что поработаю.

— Джейми, и знаешь что?

Я взглянул на него.

— В остальном ты играл нормально.

— Лучше Снаффи, — подтвердил Пол.

— Намного лучше, чем этот тормоз, — добавил Кенни.

Это почти компенсировало отсутствие Астрид.

Папа уже ушел спать, но мама сидела за кухонным столом с чашкой чаю. Она переоделась во фланелевую ночную рубашку, но не смыла косметики, и я подумал, какая она хорошенькая. Когда мама улыбнулась, я заметил слезы в ее глазах.

— Мам, что с тобой?

— Ничего, — сказала она. — Я просто рада за тебя, Джейми. И немного боюсь.

— Не надо, — сказал я и обнял ее.

— Ты же не начнешь курить с этими парнями? Обещай мне.

— Мам, я уже пообещал.

— Обещай еще раз.

Я повиновался. В четырнадцать лет давать обещания не сложнее, чем вспотеть.

Наверху Кон читал в своей постели научную книжку. Мне было трудно поверить, что кто-то может читать их для удовольствия (особенно такой крутой футболист), но Конни вот мог. Он отложил ее и сказал:

— А ты ничего так играл.

— Откуда ты знаешь?

Он улыбнулся.

— Заглянул туда на минутку. Вы играли эту придурочную песню.

— «Дикарку».

Можно было даже не спрашивать.

В следующую пятницу мы выступалив Ассоциации ветеранов, а в субботу играли на школьных танцах, где вместо «Я не буду больше выедать себе сердце» группы «Раскалз» Норм спел «Я не буду больше выедать тебя, солнце». Наши дуэньи-взрослые ничего не заметили – они вообще никогда не обращали внимания на слова, — зато молодежь заметила и оценила. Благодаря своим размерам школьный спортивный зал служил сам себе усилителем, поэтому шороху мы наводили будь здоров (особенно на таких громких песнях как «Люби меня»). В общем, перефразируя «Слейд», мы были шумные ребята. Во время перерыва Кенни вместе с Нормом и Полом отправились в курилку, и я пошел с ними.

Там уже стояли несколько девиц, включая Хэтти Грир, которая шлепнула Норма по заду в день моего прослушивания. Она обняла Норма за шею и прильнула к нему. Засунув руки в ее задние карманы, тот прижал ее еще сильнее. Я старался на них не пялиться.

— Джейми? – робко окликнули меня сзади.

Я обернулся. Астрид. На ней была прямая белая юбка и синяя блузка-безрукавка. Ее обычно забранные в строгий школьный хвостик волосы сегодня были распущены.

— Привет, — сказал я. И, решив, что этого мало, добавил:

— Привет, Астрид. Я тебя в зале не видел.

— Я опоздала, потому что пришлось ехать с Бонни и ее папой. Ребята, вы просто супер!

— Спасибо.

Норм с Хэтти энергично сосались. Норм целовался шумно, чем-то напоминая мамин «Электролюкс». Поцелуями у них дело не ограничивалось, но Астрид, казалось, ничего не замечала. Ее блестящие глаза ни на миг не отрывались от моего лица. В ушах у нее были сережки-лягушки. Синие лягушки, в тон блузке. В такие мгновения подмечаешь все детали.

Кажется, она ждала, что я скажу что-нибудь еще, поэтому я развил свою предыдущую фразу:

— Спасибо большое.

— Ты будешь курить?

— Я? – У меня мелькнула мысль, что Астрид — мамина шпионка. – Я не курю.

— Тогда проводишь меня назад?

Я проводил. От курилки до черного хода в зал было четыреста ярдов. Жаль, что не четыре мили.

— Ты одна или с кем-то? – спросил я.

— Только с Бонни и Карлой, — ответила она. – Не с парнем, нет. Родители не разрешают встречаться с мальчиками, пока мне не исполнится пятнадцать.

А потом, словно бы показывая, какая это глупость, она взяла меня за руку. У черного хода в зал она посмотрела на меня. Я ее тогда почти поцеловал, но струсил.

Как же мальчишки иногда тупят.

Когда после танцевмы загружали ударную установку Пола в автобус, Норм заговорил со мной — строго, почти отечески.

— После перерыва ты здорово налажал. Что стряслось?