Стивен Кинг - Возрождение

— Прекратить? Ты сошел с ума?

«Нет, — подумал я. — Это ты рехнулся. Я-то как раз пришел в себя».

Оставалось лишь надеяться, что не слишком поздно.

— На другой стороне нас кто-то ждет. Астрид называла это существо Матерью. Не думаю, что вы мечтаете с ней повстречаться. Я-то точно не хочу.

Я наклонился, чтобы снять металлический ободок со лба Мэри Фэй. Джейкобс обхватил меня обеими руками и стал оттаскивать назад. Я должен был легко вырваться из его костлявых рук, но не мог. По крайней мере, не сразу. Он вцепился в меня со всей силой своей одержимости.

Пока мы боролись в этой мрачной, наполненной тенями комнате, ветер неожиданно стих. Дождь ослаб. Сквозь окно снова можно было разглядеть шест. По сморщенной глыбе гранита, зовущейся Скайтопом, бежали ручейки воды.

«Слава Богу, — подумал я. — Буря уходит».

Я перестал сопротивляться как раз в тот момент, когда почти освободился — и тем самым упустил свой шанс остановить грядущую мерзость до того, как она началась. Буря не ушла — лишь набирала в грудь воздух перед главным ударом. Ветер снова обрушился на дом, на сей раз с ураганной мощью, и за секунду до удара молнии я почувствовал то же самое, что и в тот далекий день с Астрид: все волосы на моем теле встали дыбом, воздух в комнате загустел, как масло. Дженни в ужасе закричала.

Кривая огненная ветвь протянулась из облаков и ударила в железный шест на Скайтопе, окрасив его в голубой цвет. Раздался грохот, похожий на выстрел мелкокалиберного орудия, и мою голову наполнил бесконечный хор воплей. Я понял, что это — все те, кого Чарльз Джейкобс когда-либо исцелил, плюс все те, кого он сфотографировал своей Молниеносной камерой. Не только те, кто страдал от побочных эффектов — вообще все. Тысячи. Если бы эти крики продолжались хотя бы секунд десять, они свели бы меня с ума. Но как только покров холодного огня, окутавший шест, стал спадать, а сам шест окрасился в вишневый красный цвет, как свежевыплавленный металл, агонизирующие голоса утихли.

Громыхнул раскат грома, зарядил яростный ливень с градом.

— О Боже! — завопила Дженни. — О Боже, смотрите!

Ободок на голове Мэри Фэй пульсировал ярким зеленым светом. Я видел это не только глазами, но и рассудком — в конце концов, я был контактом. Я был проводником. Сияние стало ослабевать, и тут еще одна молния ударила в шест. Хор завизжал снова. На этот раз обод сменил цвет с зеленого на сверкающий белый — такой яркий, что на него было невозможно смотреть. Я закрыл глаза и прижал ладони к ушам. В темноте передо мной маячило бледно-голубое остаточное изображение обода.

Вопли смолкли. Я открыл глаза и увидел, как сияние, окружавшее ободок, тоже ушло. Джейкобс широко открытыми, завороженными глазами смотрел на труп Мэри Фэй. Из парализованной части его рта капала слюна.

Град щедро сыпанул напоследок и прекратился. Дождь тоже начал утихать. Я видел, как молнии бьют в деревья за Скайтопом, но теперь буря и в самом деле уходила на восток.

Дженни резко выскочила из комнаты, оставив дверь открытой. Я услышал, как она ударилась обо что-то, выбегая из гостиной. Хлопнула, стукнувшись о стену, входная дверь — та самая, которую я закрыл с таким трудом. Дженни ушла.

Джейкобсу до этого не было никакого дела. Он склонился над мертвой женщиной, что лежала с закрытыми глазами, чьи темные ресницы касались бледной кожи. Теперь ободок был просто куском железа. В темноте комнаты он даже не поблескивал. Если он и обжег ее лоб, отметина осталась под металлом. Впрочем, я бы учуял запах горелой плоти, будь оно так.

— Очнись, — сказал Джейкобс. Когда ответа не последовало, он заорал: — Очнись!

Он встряхнул ее руку — cначала мягко, затем жестче.

— Очнись! Очнись, мать твою, очнись!

Ее голова болталась из стороны в сторону, словно говоря «нет».

— ОЧНИСЬ, СУКА, ОЧНИСЬ!

Еще немного и он стащил бы ее с кровати на пол. Не желая допустить, чтобы это кощунство продолжалось, я схватил его за правое плечо и оттащил назад. Мы закружились в нелепом танце и врезались в бюро.

Он повернулся ко мне, лицо его было перекошено яростью и разочарованием.

— Пусти! Пусти! Я спас твою жалкую жизнь и требую…

А потом что-то случилось.

С кровати донеслось тихое мычание. Я ослабил хватку. Труп лежал в той же позе, только руки были раскинуты в стороны после трепки, которую задал ему Чарли.

«Это всего лишь ветер», — подумал я. Со временем мне наверняка удалось бы себя в этом убедить, но не успел я даже попробовать, как звук раздался снова: слабое мычание издавала женщина на кровати.

— Она возвращается, — сказал Чарли. Глаза у него выскочили из орбит, как у жабы, которую стиснул жестокий ребенок. — Она возрождается. Она жива.

— Нет, — возразил я.

Если Чарли и услышал, то не обратил внимания. Он видел только женщину, лежавшую на кровати, чье бледное лицо тонуло в тенях, скользивших по комнате. Он рванулся к ней, как Ахаб на палубе «Пекода», приволакивая больную ногу. Язык свисал из полупарализованного рта. Чарли задыхался.

— Мэри! — сказал он. — Мэри Фэй!

Мычание раздалось снова, низкое, глухое. Ее глаза оставались закрытыми, но, холодея от ужаса, я увидел, что они двигаются под веками, словно мертвая женщина видела сон.

— Ты слышишь меня? — В его голосе слышалось почти непристойное нетерпение. — Если слышишь, подай знак.

Мычание продолжалось. Джейкобс положил ладонь на ее левую грудь и повернулся ко мне. Как ни трудно в это поверить, он ухмылялся. В полумраке его лицо было похоже на череп.

— Сердце не бьется, — сказал он. — И все-таки она жива. Жива!

«Нет, — подумал я. — Она ждет. И ожидание подошло к концу».

Джейкобс снова повернулся к ней и приблизил свое наполовину парализованное лицо почти вплотную к ее — мертвому. Ромео со своей Джульеттой.

— Мэри! Мэри Фэй! Вернись к нам! Вернись и расскажи, где ты была!

Мне тяжело думать о том, что произошло после, а тем более — писать об этом, но я должен это сделать. Быть может, мои слова послужат предупреждением кому-нибудь, кто замышляет такой же дьявольский эксперимент, и отвратят его от этой мысли.

Она открыла глаза.

Мэри Фэй открыла глаза, но в них уже не было ничего человеческого. Молния сбила замок с двери, которую нельзя было открывать, и в нее проникла Мать.

Сначала глаза казались голубыми.Ярко-голубыми. В них не отражалось ничего. Они были совершенно пусты. Глаза смотрели в потолок сквозь алчущее ответа лицо Джейкобса, сквозь потолок, сквозь покрытое тучами небо над ним. Потом взгляд вернулся к нему. Глаза заметили Чарли, и некое понимание — некое осознание — забрезжило в них. Она снова издала это мычание, но я не видел, чтобы она хотя бы раз вдохнула. Зачем? Она была мертва… за исключением этих нечеловеческих пристальных глаз.