Стивен Кинг - Возрождение

Голова Чарли откинулась назад, из его горла донеслось бульканье. Он встал на цыпочки, словно в последней отчаянной попытке освободиться от хватки существа, пытавшегося проникнуть из безумного потустороннего мира — который, как я теперь знаю, так близок к нашему. Потом он рухнул на колени и упал лицом на кровать, словно в молитве.

Существо отпустило его и переключило внимание на меня. Оно отбросило простыню и попыталось подняться. Черная нога все лезла из разверстой пасти. Теперь к лицу Морри добавилось лицо Пэтси. Сросшиеся в единое целое, они корчились и извивались.

Я поднялся, опершись спиной на стену и помогая себе ногами. Раздутое, пульсирующее лицо Мэри Фэй потемнело, словно существо внутри душило ее. Черный глаз смотрел в мою сторону. Мне почудилось, что я вижу в нем отражение огромного города и бесконечную череду шагающих мертвецов.

Не помню, как я открыл бюро. Знаю только, что в какой-то момент обнаружил в руке пистолет. Наверно, если бы он был автоматическим и стоял на предохранителе, я бы так и жал на бесполезный спусковой крючок — а существо бы тем временем поднялось, прошаркало через комнату и добралось до меня. Этот коготь затащил бы меня через чудовищный рот в тот другой мир, где я понес бы неописуемую кару за то, что посмел произнести единственное слово – «нет».

Но пистолет не был автоматическим. Это оказался револьвер. Я выстрелил пять раз, и четыре пули попали в существо, пытающееся встать со смертного ложа Мэри Фэй. Да, я точно знал, сколько пуль выпустил — слышал грохот выстрелов, видел вспышки в темноте, чувствовал, как оружие подпрыгивает в моей ладони, — но мне казалось, что все это происходит с кем-то другим. Существо завалилось на бок и упало. Слившиеся лица закричали сросшимися ртами. Помню, как в тот момент подумал: «Мать пулями не убьешь, Джейми. Только не ее».

Но она не двигалась. Дрянь, вылезшая изо рта, вяло сползала по подушке. Лица жены и сына Джейкобса начали растворяться. Я закрыл глаза руками и заорал. Орал и орал, пока не охрип. Когда я опустил руки, коготь исчез. Исчезла и Мать.

Я слышу ваши слова: «если она вообще там была» — и не виню вас за них. Если бы меня там не было, я и сам бы в это не поверил. Но я был. И они — мертвые — тоже были там. И она.

Теперь, впрочем, здесь была только Мэри Фэй — женщина, чей посмертный покой уничтожили четыре пули. Ее тело лежало поперек кровати — волосы разбросаны, рот открыт. Я увидел два пулевых отверстия в ночной рубашке и еще два — чуть ниже, в простыне, обернутой вокруг ее бедер. Еще я заметил опалины, оставленные тем чудовищным когтем. Других следов от него не осталось.

Джейкобс начал медленно сползать на левую сторону. Я потянулся к нему, но движение вышло вялым и сонным. Схватить его я не успел, и он, как был с согнутыми коленями, упал на бок. Его широко распахнутые глаза уже успели застыть. Лицо исказила гримаса невыносимого ужаса.

«Чарли, тебя будто током ударило», — подумал я и засмеялся. О, как я смеялся! Согнувшись пополам, охватив руками колени, чтобы не упасть… тот смех был почти беззвучным — голос у меня сел — но искренним. Ну ведь правда же смешно. Током ударило! Какое шокирующее развитие событий! Просто умора.

И все же, пока я смеялся — до конвульсий, до боли — мои глаза неотрывно следили за Мэри Фэй в ожидании момента, когда волосатая нога с вопящими лицами на когте снова начнет вылезать из ее рта.

В конце концов я выполз из той комнаты в гостиную. На ковре лежали ветки, занесенные ветром через открытую Дженни Ноултон входную дверь. Они хрустели под моими ногами точно кости, и мне опять захотелось кричать, но я слишком устал. Так устал.

Грозовые тучи уходили на восток, изредка выплевывая по пути разряды молний. Скоро улицы Брансуика и Фрипорта зальет вода, град заполнит собой сточные канавы, но сейчас между этими тучами и местом, где я стоял, над просторами округа Андроскоггин раскинула свою разноцветную арку радуга. Вроде бы в тот день, когда мы приехали сюда с Астрид, тоже была радуга?

«Господь дал Ною радужный знак», — пели мы когда-то на четверговых собраниях Братства юных методистов, и Пэтси Джейкобс раскачивалась на скамье перед пианино, а ее волосы, собранные в хвост, мотались из стороны в сторону. Обычно радуга считается хорошим знаком и означает конец грозы, но эта привела меня в ужас и наполнила отвращением, потому что напомнила про Хью Йейтса. Хью и его призматику. Хью, который видел людей-муравьев.

Мир начал темнеть. Я понял, что сейчас упаду в обморок, и был этому рад. Может, когда я очнусь, мой разум смоет все это прочь. Так будет даже лучше. Даже безумие будет лучше, если в нем не останется места для Матери.

Но лучше всего была бы смерть. Роберт Райвард знал это; Кэти Морс тоже это знала. Я вспомнил о револьвере. Конечно, в нем осталась пуля и для меня — но такое решение выглядело никудышным. Возможно, я думал бы иначе, не услышь я слов Матери, обращенных к Джейкобсу: без смерти, без света, без отдыха.

«Только Великие», — сказала она.

Только Ничто.

У меня подкосились колени, я упал рядом с дверью и отключился.

Все это случилось три года назад.Теперь я живу в Кейлуа, неподалеку от моего брата Конрада. Это симпатичный прибрежный городок на Большом острове. Я поселился на Онеава-стрит, довольно далеко от побережья и еще дальше — от фешенебельных районов. Но квартира просторная и дешевая — по крайней мере, для Гавайев. К тому же от нее близко до Куулеи-роуд, и это важное соображение. Психиатрический центр Брендона Л. Мартина находится на Куулеи-роуд, и именно там принимает мой психиатр.

Эдвард Брейтуэйт утверждает, что ему сорок один год, но выглядит на тридцать. Я обнаружил, что когда тебе шестьдесят один год — столько мне исполнится в августе, — все мужчины и женщины от двадцати пяти до сорока пяти для тебя выглядят на тридцать. Трудно принимать всерьез людей, для которых как будто бы только что миновали бури третьего десятилетия (по крайней мере, мне — трудно), но с Брейтуэйтом я стараюсь, потому что он мне очень помог… хотя надо признать, антидепрессанты помогли больше. Я знаю, что некоторые их не любят. Они утверждают, что таблетки притупляют их разум и эмоции, и я могу это подтвердить.

И слава Богу.

Я встретился с Эдом благодаря Кону, который забросил гитару ради спорта, а спорт — ради астрономии… хотя он и сейчас настоящий монстр волейбола, да и на теннисном корте не опозорится.

Я рассказал доктор Брейтуэйту все, о чем вы прочли на этих страницах. Ничего не скрыл. Конечно, он не поверил в большую часть — да и кто бы в здравом уме поверил? Но сам рассказ принес мне облегчение. Некоторые части истории озадачили доктора, потому что их можно проверить. Пастор Дэнни, например. Даже сегодня, если погуглить его имя, выпадет почти миллион результатов; попробуйте сами, если не верите. Были ли подлинными его исцеления — вопрос открытый, но это относится и к Папе Иоанну-Павлу, который при жизни якобы излечил французскую монашку от болезни Паркинсона, а через шесть лет после своей смерти — женщину из Коста-Рики от аневризма. (Неплохой трюк!) То, что случилось со многими излеченными — что они проделывали с собой и с другими, — тоже скорее факты, чем предположения. Эд Брейтуйэт считает, что я вплетаю их в свое повествование, чтобы придать ему достоверности. Он почти прямо сказал об этом в конце прошлого года, процитировав Юнга: «Самых блестящих собеседников можно найти в сумасшедшем доме».