Бентли Литтл - Курорт

Он видел, как Тони Лоусона, капитана Койотов, забили насмерть шипастой дубинкой.

Насилие в реальной жизни не шло ни в какое сравнение с тем, что показывали в кино. Конечно, Шлегель понимал это в глубине души и, подобно многим своим друзьям, осуждал войну и агрессию по чисто философским соображениям. Но, глядя, как быстро люди смогли скатиться до уровня кровожадных животных, он осознал, насколько ужасным насилие было в действительности.

Как только спортивный координатор объявил, что Кукушки не будут играть с победителями, а накажут проигравших, Патрик сбежал, предал свою команду. Его заботило лишь спасение собственной жизни, его больше не волновало ничто, кроме личной безопасности. Он надеялся, что другим тоже удалось выбраться, но не собирался рисковать собственной жизнью, пытаясь спасти их.

«Я не намерен подставляться ради кого-то другого», — говорил Рик устами Богарта в « Касабланке » . И хотя к концу фильма он от своих взглядов отказался, Шлегель считал, что подобное мировоззрение имеет право на жизнь.

И слово жизнь было тут ключевым.

Поэтому кинокритик перелез через ограду, продрался сквозь заросли кактусов, скрылся за пальмами и домчался до своего номера. Вот только ключ куда-то потерялся. Патрик держал магнитную карту в кармане, но, наверное, обронил ее во время «игры» или пока перелезал через ограду. Он стал носиться по дорожкам в поисках укрытия. Откуда-то из-за угла до него донеслись старческие крики: «Нет! Нет! Господи, прошу, спаси меня!» Несколько мужчин ответили ему грубым смехом. Тогда-то публицист и забрался на тополь. Влезть хотелось как можно выше, но хвататься за тонкие и слабые ветки было рискованно.

Так он и сидел там, затаившись.

Под деревом прошли отец с малолетним сыном. Те самые, с которыми Патрик повздорил в первый день.

Гомик.

— Не волнуйся, — говорил папаша. — Мы их всех изловим и накажем сполна.

Журналист перестал дышать.

— Они что, все гомики? — спросил мальчик.

— Все до единой твари.

Потом они ушли, завернули за угол, в ту сторону, откуда Шлегель услышал мольбы старика.

Там они увидели нечто такое, что заставило их расхохотаться.

Время шло. Патрик проголодался, и у него заурчало в животе. К счастью, поблизости никого не было. Любой необычный звук привлек бы внимание проходящих мимо. Тогда они посмотрели бы вверх, заметили спрятавшегося в ветвях человека — и на этом бы все закончилось.

Ветра практически не было, но со стороны пустыни начали надвигаться тучи. Они скрыли за собой солнце, но прохлады не принесли. Лишь воздух стал более влажным. Патрику это пришлось по душе. Он почувствовал себя дома, в Чикаго, и рад был каждой мелочи, которая хоть на мгновение, но уносила его прочь от этого ада.

Шторм начался с заходом солнца. Под прикрытием темноты и дождя журналист слез с дерева. Ему было ясно, что нужно уходить отсюда, но он понятия не имел куда. Он быстро помочился и припустил по гравийной дорожке. Дождь и редкие раскаты грома заглушали его шаги. Кинокритик останавливался на каждом углу, осторожно выглядывал из-за каждого здания, но навстречу ему никто так и не попался. Возможно, Реата к этому времени была уже окончательно заброшена и Патрик остался здесь совершенно один. Но он так не думал и не рассчитывал на это.

В бумажнике еще оставались деньги, и на последние долларовые купюры Шлегель купил две банки колы в автомате у теннисных кортов.

Он по-прежнему не знал, куда идти, но вспомнил о прогулочных тропах, которые пересекали окружающую пустыню, и решил, что этот вариант не так уж и плох. Естественно, те, кто бродил сейчас по этим тропам, могли его обнаружить, но внутренне чутье подсказывало мужчине, что находиться подальше от самого курорта будет безопаснее.

Дождь лил как из ведра. Вымокший до нитки, Патрик шагал по тропе в сторону гор за Реатой. Тропа вела через холмистый участок пустыни и терялась в ущелье между скалами. Насколько он знал, здесь могли сходить ливневые потоки, но сейчас это место казалось хорошим укрытием. Возможно, где-нибудь ему удастся вздремнуть без страха быть обнаруженным и забитым насмерть. Публицист начал раздумывать, что мог бы установить какую-нибудь ловушку у входа в ущелье. Или отыскать укромное место, откуда можно издалека заметить приближение противника. В голове у него один за другим проносились сценарии из классических вестернов. Ему следовало написать книгу: «Все нужные знания я почерпнул из фильмов» .

Удивительно, но как только он зашагал между скалистыми стенами, ливень начал стихать. А к тому времени, как ущелье расступилось и впереди раскинулось что-то вроде пустынной долины между скалами, гроза и вовсе прекратилась.

Патрик мог остановиться здесь, но тропа тянулась дальше, а чем дальше от Реаты, тем ему было спокойнее. Поэтому он продолжил путь. Банки с колой становились все тяжелее. Его мучила жажда, и хотелось освободить руки, поэтому он открыл одну из них и осушил. Шлегель терпеть не мог мусорить, но и таскать с собой пустую жестянку не собирался. Хотя просто выбрасывать ее на тропу было нельзя — кто-нибудь мог его выследить. Поэтому он размахнулся и швырнул банку как можно дальше влево от тропы.

И увидел за невысоким холмом оранжевое свечение.

Может, это ранчо или ферма? Неужели кто-то жил в этой глуши? Этого нельзя было исключать. И хотя кинокритик понимал, что настроен слишком оптимистично, он сошел с тропы и стал пробираться по мокрому песку в сторону света.

Снова полил дождь, искажая видимость и расстояние. Патрик неотрывно смотрел на мигающий отсвет и, лишь подобравшись почти вплотную, понял, что источником света был старый отель.

Другой курорт.

Кровь застыла у него в жилах. Впереди слышался шум вечеринки. Судя по звукам, это была та самая вечеринка, которую каждую ночь устраивали в соседнем номере. Разум и инстинкт самосохранения, которые и завели сюда журналиста, подсказывали ему развернуться, спрятаться в каньоне, за скалами или в кустах, где-нибудь между двумя отелями. Но ему необходимо было узнать, что там такое, разыскать причину шума, выяснить, действительно ли там шла вечеринка и населен ли отель людьми или призраками.

Патрик миновал ужасного вида тотемный столб. В холле огни были погашены, поэтому он двинулся дальше, к источнику света и шума.

И вышел к бассейну.

В кованых держателях возле дверей и в отверстиях вокруг бассейна стояли факелы. Не какие-то безвкусные бамбуковые огоньки, популярные на праздниках, а простые чадящие факелы, как у североамериканских индейцев. Гулянка была в разгаре, и люди занимались тем, чем всякий нормальный человек занимался бы на вечеринке у бассейна, — купались, пили, общались… Вот только мужчины и женщины были старыми, почти как мумии. При свете факелов они выглядели ужасно. Но стоило им прыгнуть в бассейн, как они снова молодели. Полный мужчина с морщинистым, как сушеное яблоко, лицом залез в воду и тут же словно сбросил сотню лет. Патрик узнал в нем злобного охранника, которого повстречал в пятницу ночью после приключения со змеями и волками. Затем этот охранник вылез из воды, под дождь, и мгновенно ссохся, снова постарев. Преображение было до того натуральным и очевидным, что его нельзя было спутать ни с какими спецэффектами.