Лоренс Блок - Капля крепкого

— Впечатлен.

— Но не факт, что Конфуций не пришел бы к точно такому же заключению, если бы задумался об этом первым. Так вы хотите встретиться? Где и когда?

Мы встретились в три часа дня в Музее естественной истории. Я пришел пораньше и ждал его под ископаемым — огромным скелетом динозавра. Он появился ровно в три, в костюме, галстуке и с перекинутым через руку пальто. Очки запотели, и он протянул мне пальто, а сам принялся протирать стекла носовым платочком.

«Пальто казалось бы тяжелее, — подумал я, — если бы в кармане лежал пистолет». Впрочем, я не считал, что Ванн придет на встречу вооруженным. Он мог заподозрить ловушку, и если бы прихватил пистолет, пришлось бы объяснять его наличие.

И вот он надел очки и, моргая, уставился на меня через стекла, а потом забрал пальто.

— Спасибо, — сказал он. Затем подошел к ближайшему динозавру. — Привет, дружище. Сколько лет прошло, а ты ничуть не изменился.

— Ваш старый приятель?

— Моя дочь просто обожала этих ребят, — ответил Стеффенс. — Только не спрашивайте почему. Почти каждое воскресенье я приводил ее сюда посмотреть на динозавров и других разведенных папочек. Но это было давно.

— Наверное, просто переросла это увлечение, — предположил я.

— Могла бы перерасти, — вздохнул он. — Но мамаша взяла ее с собой на Карибы, на зимние каникулы. Там есть островок Саба. Слышали?

Я не слышал.

— Туда надо добираться маленьким самолетом с другого острова. Забыл название. А Саба — это вулканический остров, гора, а прямо под ней — песчаный пляж. И маленькие самолеты, летящие туда, часто разбиваются о склоны этой горы.

Что я мог ответить? Наверное, каждый предпочел бы промолчать.

— Мы с ней еще не успели оформить развод, — добавил Стеффенс, — так что официально я вдовец. С погибшим ребенком. Впрочем, не думаю, что есть слова, которыми можно описать такое состояние. И если посмотреть на ситуацию определенным образом, можно остаться с разбитым сердцем. А с другой стороны, так уж сильно убиваться не стоит. Потому что как раз к тому времени она охладела к динозаврам, и впереди нас ждала долбаная длинная и скучная жизнь, когда сказать друг другу особо нечего. И судьба милостиво избавила от этого и ее, и меня.

— Довольно своеобразный взгляд на трагедию.

— Разве? Если на вас «жучок», можете записать эту трогательную историю и показать потом своим психоаналитикам. Одному Господу ведомо, что они накрутят вокруг нее.

— Никакого «жучка» у меня нет.

— Нет? Может, и так, а может — нет. Будь вы помоложе и посимпатичнее, я бы ощупал и охлопал вас со всех сторон. Ну и главное условие, будь вы девушкой. Не думайте, что старина Ванн какой-то там педик.

— Это утешает.

— Но мне от этого какой толк? И потом, что это доказывает? У рыцарей плаща и шпаги появляются все новые и более усовершенствованные гаджеты. Всякие там шариковые ручки с микрофончиками. А буквально на днях слышал о записывающем устройстве размером с таблетку аспирина. Глотаешь ее, и на фоне урчания в животе можно расслышать беседу в радиусе двадцати ярдов. Нет, конечно, все это может закончиться довольно печально: начнешь продираться сквозь дебри собственных размышлений, тут и свихнуться недолго. Но ведь эти клоуны подходят к делу формально, верно? Ладно, пошли отсюда. Нормально поговорить здесь все равно не удастся, к тому же в музее запрещено курить. Словно дым может побеспокоить этих бронто-гребаных-завров.

Едва мы вышли из музея, Стеффенс закурил. Мы перешли через Сентрал-парк-Уэст и углубились в парк на несколько сот ярдов. Стеффенс оглядел три скамьи и отверг их все по непонятным для меня причинам. Затем нашел одну, которая ему понравилась, и вытер сиденье носовым платком, которым чуть раньше протирал очки. Уселся, и я присел рядом, не озаботившись смахнуть с сиденья пыль.

— Вы просили о встрече, — начал он. — Так давайте говорите, что собирались. А я посижу, послушаю, буду мотать на ус.

Я достал из кармана пиджака три листа бумаги, развернул их. Протянул ему.

Я достиг возраста, когда читать удобнее в очках, особенно если шрифт мелкий или освещения недостаточно. Стеффенс же, напротив, снял очки, которые носил весь день, и принялся за чтение. Снял он их, когда я передал ему признание Джека, а когда закончил читать, очки надел не сразу. Сидел, смотрел куда-то вдаль.

Кругом росли деревья, листва на них почти вся облетела. «Обнаженный хор нестройный», — пришла на ум стихотворная строчка, но не удавалось вспомнить имя автора или другие строки стихотворения.

— Это копия, — наконец произнес он. — Сделана на ксероксе.

— Верно.

— А где оригинал?

— В надежном месте. И еще есть одна фотокопия.

— В другом надежном месте, я так полагаю.

«Обнаженный хор нестройный, и на мертвом этом фоне вдруг запела сладко птица». Целая строфа получилась. Но что было до или после и кто все это написал, так и оставалось неясным.

И тут я заметил, что Стеффенс опять надел очки. На секунду мне показалось, парень собирается вернуть листки, исписанные почерком Джека. Но он сложил их и сунул в карман. А потом закурил еще одну сигарету.

«Обнаженный хор нестройный». Но вот «птица» или «птицы»? Смысла это не меняло. И «сладко» — уместно ли здесь это слово?

— Вы, должно быть, ломаете голову над тем, что из написанного тут правда, — заметил он.

— Трудно сказать.

— Трудно? Скорее, невозможно. Хотя должен признать, написано очень даже неплохо. Подбор слов. Умелое построение фразы. Повествование так и течет, плавно и складно. Уж о почерке я вообще не говорю.

— Да и не стоит.

— Действительно. Кого, кроме монахинь, сегодня волнует этот долбаный почерк? Написано разборчиво. Читается легко. Но вы должны задаться вопросом: когда на смену памяти и фактам приходит не в меру разыгравшаяся фантазия?

— Это всегда трудно сказать.

И все же «птицы», решил я. Одна ласточка лета еще не делает, а поскольку упомянут хор, нужно больше одной птицы.

— Взять, к примеру, парня, которого он называет «С.». Существует ли он на самом деле? Возможно, «С.» — лишь плод авторского воображения.

— Возможно.

— А если «С.» обозначает у него «Сам»? Мол, он сам решает, что женщина должна умереть, поскольку она свидетель? Вся эта история с С., который якобы хватает за руки автора и заставляет его спустить курок, типичный пример психопатического бреда. У парня налицо раздвоение личности: в него вселяются сразу два человека, и один из них, плохой, убеждает хорошего сделать то, чего он позже будет стыдиться.

«Обнаженный хор нестройный…» Вроде бы Китс? Придется, видно, посмотреть в сборнике Бартлетта «Знаменитые цитаты и изречения». Буквально две минуты покопаться в цитатнике, и я буду знать имя поэта и название стихотворения, а затем проведу еще часа два, перескакивая на отрывки и фрагменты, которые доводилось смутно припоминать в других случаях.