Деннис Лихэйн - Общак

Когда Торрес открыл дверцу и скользнул на пассажирское сиденье, он заметил, что Ромси красиво одета: темно-зеленое шелковое платье, черные «лодочки», черное пальто, судя по виду кашемировое.

— Выглядишь потрясающе, — сказал Торрес.

Ромси закатила глаза. Она сунула руку между сиденьями, вытащила папку и бросила ему на колени.

— История болезни Эрика Дидса. У тебя три минуты, чтобы прочитать, надеюсь, руки у тебя чистые.

Торрес показал руки, пошевелил пальцами. Ромси вынула из сумочки косметичку и стала наносить румяна на скулы, глядя в зеркало на щитке.

— Ты бы лучше читал, — заметила Ромси.

Торрес открыл папку, увидел имя, напечатанное сверху, — Дидс, Эрик, — и принялся переворачивать листы.

Ромси вытащила помаду, поднесла к губам.

Торрес, не отрывая взгляда от папки, сказал ей:

— Не надо. Детка, у тебя губы краснее заката на Ямайке и пухлее бирманского питона. Не занимайся ерундой, они великолепны.

Ромси посмотрела на него. Похоже, она была тронута. Но потом она все равно подкрасила губы. Торрес вздохнул:

— Все равно что красить «феррари» краской для пола. Между прочим, с кем ты встречаешься?

— С мужчиной.

Он перевернул страницу.

— С мужчиной. С каким мужчиной?

— С особенным мужчиной, — сказала Ромси, и было в ее голосе нечто такое, отчего Торрес поднял голову. Он впервые заметил, что Ромси выглядит не просто сексапильной, но и пышущей здоровьем. Она словно светилась изнутри, и этот свет настолько заполнял собой машину, что Торрес удивился, как это он не заметил его сразу.

— И где ты встречаешься с этим особенным мужчиной?

Ромси указала на папку:

— Читай давай. Теряешь время.

Он стал читать.

— Я серьезно, — сказал он. — Этот особенный мужчина. Он что…

Его голос сорвался. Торрес снова просмотрел страницу, где было перечислено, сколько раз Эрика Дидса сажали в тюрьму и помещали в лечебные учреждения. Он подумал, что, может быть, неправильно запомнил даты. Перевернул страницу, затем еще.

— Да будь я проклят! — воскликнул он.

— Можно подумать, что это не так. — Ромси указала на папку. — Эти сведения тебе помогли?

— Не знаю, — сказал Торрес. — Впрочем, я получил ответ на один вопрос из множества.

— Но это же хорошо?

Торрес пожал плечами:

— Ответ на один вопрос, да, зато открыл здоровенную банку с тысячей других. — Торрес закрыл папку, кровь у него заледенела, как вода в Атлантике. — Мне нужно выпить. Составишь компанию?

Ромси посмотрела на него неверящим взглядом. Она показала рукой на свою одежду, прическу, макияж:

— У меня, Эвандро, другие планы.

— Значит, в другой раз? — спросил Торрес.

Детектив Лиза Ромси медленно и печально покачала головой.

— Это особенный мужчина… Я знаю его почти всю жизнь, — сказала она. — Мы, кстати, дружили. Очень долго. Он уехал на много лет, но мы поддерживали связь. Его брак тоже не удался, и он вернулся обратно. Несколько недель назад мы пили с ним кофе, и я поняла, что, когда он смотрит на меня, он меня видит.

— И я вижу тебя, — сказал Торрес.

Ромси покачала головой:

— Ты видишь только ту часть, которая похожа на тебя самого. А это, Эвандро, не лучшая моя часть. Прости. Но мой друг… друг ли? Он смотрит на меня и видит то, что во мне лучшее. — Ромси чмокнула губами. — А что это значит? — Она пожала плечами. — Любовь.

Торрес некоторое время смотрел на Лизу. Вот он, настал без предупреждения — конец их отношений. Что бы под ними ни подразумевалось. Больше их не было. Торрес передал ей папку.

Он вышел из машины без опознавательных знаков, и Лиза Ромси уехала раньше, чем он успел сесть в свою.

Курьеры приходили и уходили. Туда-сюда, весь вечер. Боб опустил в щель столько конвертов с деньгами, что их шорох, он знал, будет еще много дней стоять у него в ушах.

За время игры он трижды сбрасывал деньги, вырученные в баре; в перерыве между таймами он поглядел в просвет, неожиданно образовавшийся в толпе людей, и увидел, что за шатким столом под нарагансетским зеркалом сидит Эрик Дидс. Эрик тянулся рукой через стол, Боб проследил взглядом и обнаружил, что Эрик держит кого-то за руку. Бобу пришлось отступить на шаг, чтобы разглядеть всю картину, заслоненную людьми, и он немедленно пожалел, что разглядел. Пожалел, что вообще вышел на работу. Пожалел, что ни разу не пил с Рождества. Пожалел, что не может перевести назад часы всей своей жизни и поставить на день раньше того вечера, когда пошел по улице и нашел Рокко в мусорном баке перед ее домом.

Перед домом Нади.

Потому что Дидс держал за руку Надю, Надя смотрела на Эрика, и лицо ее было непроницаемо.

Бобу, наполнявшему в тот миг стакан кубиками льда, показалось, что он кидает лед себе в грудь, проталкивает в живот, ссыпает к основанию позвоночника. В конце концов, что ему известно о Наде? Он знал, что нашел едва живого щенка в мусорном баке у ее дома. Он знал, что у нее были отношения — определенного рода — с Эриком Дидсом, и этот Эрик Дидс появился в жизни Боба только после того, как он познакомился с Надей. Он знал, что до сих пор ее второе имя было Ложь или Недомолвка. Может быть, этот шрам на горле появился у нее вовсе не от ее собственной руки, может, его оставил последний из обманутых ею мужчин.

Когда Бобу было двадцать восемь, он зашел в спальню матери, чтобы разбудить ее к воскресной мессе. Он слегка потряс ее, но она в ответ не похлопала его по руке, как обычно. Тогда он развернул ее лицом к себе, и ее лицо оказалось стянуто в узелок, глаза зажмурены, а кожа стала серой, как асфальт. Вечером, примерно между серией «Мэтлока» и десятичасовыми новостями, она пошла спать и проснулась оттого, что рука Бога сжала ей сердце. Вероятно, у нее в груди не осталось воздуха, чтобы закричать. Одна, в темноте, вцепившись в простыни, со сжатыми кулаками, со стянутым в узелок лицом, с зажмуренными глазами и ужасным осознанием, что именно для тебя и именно сейчас все закончится.

Стоя над ней в то утро и представляя себе последний удар ее сердца, последнее единственное желание, какое был способен породить ее разум, Боб ощущал такую горечь потери, какую не ожидал пережить еще раз.

До сегодняшнего вечера. До этого мига. До того, как понял, что означает это выражение на лице Нади.

В разгар третьей четверти Боб вышел из-за стойки и приблизился к компании парней. Один из них сидел спиной к нему, и в его затылке было что-то очень знакомое, Боб уже был готов сказать, что именно, когда Рарди развернулся и одарил его широкой улыбкой.

— Как ты тут справляешься, Бобби? — спросил Рарди.

— Мы, мы… — промямлил Боб, — мы беспокоились о тебе.

Рарди при этих словах комично нахмурился: