Пьер Леметр - Жертвоприношения

Впрочем, для Камиля это не столь важно, Натана он не знает, никогда его не видел.

Главное, что все ведет к Анне.

Каков бы ни был долг ее брата Мальвалю, платит его она. Выручает из беды. Как мать. «Впрочем, я мать и есть», — говорит она.

Она всегда выручала из беды.

И случается, что происходит то, чего очень хочешь.

— Месье Буржуа?

Номер не определяется. Камиль отвечает не сразу. В конце концов Дудушка поднимает мордочку. Женщина. Лет сорока. Голос вульгарный.

— Нет, — отвечает Камиль, — вы, наверное, ошиблись.

Но не отключается.

— Да неужели?

Ее удивлению нет предела. Она даже готова спросить, не ошибается ли он. Читает свои записки:

— У меня написано: месье Эрик Буржуа, улица Эскудье в Ганьи.

— Нет, вы ошиблись номером.

— Ладно, — с сожалением произносит женщина. — Простите…

Она что-то ворчливо произносит, но что именно, Камиль не слышит. И отключается, очень сердито.

Ну вот и все. Бюиссон оказал Камилю услугу. Камиль теперь может приказать его убить, когда захочет.

А пока что эта информация открывает перед Камилем новый коридор, но дверь в нем одна. Афнер сменил имя. Теперь его зовут месье Буржуа. Для пенсионера лучше не придумать.

Но за каждым решением идет следующее. Камиль смотрит на экран мобильного.

Он может бежать с сообщением: вот адрес Афнера. Если он там, можно его брать завтра утром, я вам все объясню. Ле Ган в таком случае глубоко и облегченно вздыхает, но слишком уж громко: он не хочет, чтобы это признание в присутствии комиссара Мишар звучало как победа. Он просто смотрит на Камиля, чуть заметно кивает: мол, ты все хорошо сделал, ты напугал меня, и тут же раздраженно: но, к сожалению, еще не все, Камиль…

Но он вовсе ни о чем не сожалеет, и никто в это не верит. Дивизионный комиссар Мишар чувствует себя одураченной: ей так приятно было прижать майора Верховена к ногтю, она заплатила за свое место, а ее лишают спектакля. Теперь ее очередь брать слово, и она начинает взвешенно, методично. Нравоучительно. Ей нравятся прописные истины, она не для того выбирала эту профессию, чтобы крутить хвостом, она — женщина добропорядочная. Каковы бы ни были ваши объяснения, майор Верховен, учтите, что я не намерена закрывать глаза… Ни на что…

Камиль поднимает руки: конечно же нет! Он готов объясниться.

Хитросплетение.

Да, у него личные связи с женщиной, на которую напали в пассаже Монье, все началось оттуда. И тут же поток вопросов: как вы познакомились? Какова ее связь с налетом? Почему вы не… дальнейшее само собой разумеется. Никаких сюрпризов. Теперь самое важное — организовать операцию и отправляться за Афнером — Буржуа в его укрытие в пригороде, прижать его за кражу с применением оружия, убийство, нанесение телесного вреда. Не ночь же просиживать, чтобы изучать, что произошло с Верховеном, мы вернемся к этому позже, если майор не возражает, будем прагматичны, да, именно это слово она и произнесет — «прагматичны». А пока что, Верховен, оставайтесь, пожалуйста, на месте.

Он ни в чем не будет участвовать, зритель, не более того. Он уже выступил как актер, и результат удручающий. А когда мы вернемся, мы всё решим: ошибки, отстранение, переход на другую работу…

Все настолько предсказуемо, что даже скучно.

Это — вариант. Но Камилю давно известно, что дела не так делаются. Он уже давно принял решение, не знает даже когда.

Оно связано с Анной, с этой историей, с его жизнью — там все намешано, и никто здесь ничего поделать не может.

Он решил было, что стал жертвой обстоятельств, но это не так.

Мы сами вызываем к жизни то, что с нами происходит.

Во Франции приблизительно столько же улиц Эскудье, сколько жителей. Это прямые улицы с одинаковыми домами из песчаника или оштукатуренного бетона, одинаковые садики, одинаковые ограды и одинаковые маркизы, купленные в одних и тех же магазинах. А вот и пятнадцатый дом. Песчаник, маркизы, чугунная литая решетка, садик — все как у всех.

Камиль несколько раз проехал мимо дома в обоих направлениях и на разной скорости. Во время его последнего проезда окошко на втором этаже неожиданно погасло. Дальше можно не продолжать.

Камиль оставил машину на другом конце улицы. На углу — мини-маркет, единственная торговая точка на квадратные километры пустыни. На пороге застыл араб лет тридцати, жующий жвачку, — он просто сбежал с полотна Хоппера.

Когда Камиль заглушает мотор, часы показывают девятнадцать часов тридцать пять минут. Он захлопывает дверцу. Бакалейщик поднимает в его направлении руку в знак приветствия, Камиль кивает в ответ и медленно направляется в сторону пятнадцатого дома. Одинаковые дома, с той лишь разницей, что в одном лает собака, не очень понимая, с какой целью она это делает, а в другом — на столбике ограды свернулся кот, который расстреливает вас взглядом. Фонари окрашивают тротуар в желтый неровный цвет, мусорные контейнеры вывезены на улицу, другие коты и кошки, те, у которых нет основного места жительства, начинают сражение за добычу.

Вот и пятнадцатый дом. Метрах в двенадцати от решетки — крыльцо дома. Направо — гараж с широкой закрытой дверью.

За то время, пока Камиль оставлял машину и шел к дому, успел погаснуть свет еще в одной комнате. Горят только два окна на первом этаже. Камиль нажимает на кнопку звонка. Днем он вполне бы мог сойти за торгового агента, который топчется у двери, сдавшись на волю владельцам дома. Дверь приоткрывается, появляется женщина. Из-за того, что женщина стоит против света, невозможно понять, какая она, но голос молодой.

— Вы к кому?

Как будто не знает, как будто световой балет в окнах не стал уже опознавательным знаком того, что его заметили, увидели, рассмотрели. Находись эта женщина перед ним в допросной, он сказал бы ей: лгать ты не умеешь, а поэтому недалеко пойдешь. Она оборачивается к кому-то в глубине дома, исчезает на мгновение и возвращается к Камилю:

— Я сейчас.

Спускается с крыльца. Молодая, но тяжелый живот висит, как у старухи, лицо слегка опухшее. Открывает калитку. «Шлюха самого низкого пошиба, лет в девятнадцать она уже…» — охарактеризовал ее Бюиссон.

Камиль не может сказать, сколько ей лет, но есть в ней что-то прекрасное — это страх, который сквозит в ее манере ходьбы, в том, как она, чуть скосив, опускает глаза. В ее страхе нет ничего покорного, все рассчитано, потому что это отважный страх, вызывающий, почти агрессивный; страх, который готов все вынести, и он впечатляет. Такая женщина без малейших колебаний может всадить вам в спину нож.

Она безмолвно удаляется, более не взглянув на него, и все в ней говорит о враждебности и решительности. Камиль пересекает крошечный дворик, поднимается по ступенькам, толкает чуть приоткрывшуюся дверь. Простой коридор с пустой вешалкой на стене. Справа — гостиная, и в нескольких метрах спиной к окну сидит ужасающе худой мужчина с ввалившимися, лихорадочно блестящими глазами. Хотя находится он в доме, на голове у него шерстяная шапка, натянутая на совершенно круглый череп. Лицо изможденное. Камиль тут же замечает, насколько они похожи с Арманом.