Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

— Мы будем в рентген-кабинете, — говорю я Рону. — Если кто появится, найдете нас там. Но прежде чем кого-то пропускать, дайте мне знать и дождитесь подтверждения. Придет доктор Филдинг, тоже сообщите. И вообще, кто бы ни появился, я должна об этом знать.

— Да, мэм. При появлении доктора Филдинга я должен поставить вас в известность, — повторяет Рон, то ли сомневаясь, что правильно понял, то ли выказывая таким образом свое несогласие.

— Именно так. Без моего разрешения войти в помещение никто не должен. И такой порядок остается до моего особого распоряжения.

— Понял, мэм.

— Радио, телевидение? Никто не появлялся?

— Я слежу за этим, мэм. — На стене перед столом дежурного три монитора. Разделенные на сектора, они принимают сигналы от внешних камер наблюдения, расположенных в коридорах, у входов и выходов, лифтов и в вестибюле. — Знаю, что есть проблемы из-за мужчины, доставленного из парка. — Рон смотрит поверх моего плеча на Марино, как будто между ними существует некая договоренность.

— Хорошо. Теперь вы знаете, где мы будем. — Я открываю другую дверь. — Спасибо.

Длинный белый коридор с выложенным серой плиткой полом ведет к расположенным в логическом порядке помещениям. Первая остановка — комната идентификации, где поступающие тела фотографируют, где с них снимают отпечатки и личные вещи, которые укладывают в шкафчики. Следующая — рентгеновский кабинет с компьютеризованным томографическим сканером. Далее — секционный зал, «грязная» комната, вестибюль, раздевалки, антропологическая и бактериологическая лаборатории. Обогнув внутренние помещения, коридор заканчивается там, где начался, — в приемном отделении.

— Что известно охраннику о нашем клиенте из Нортон’с-Вудс? — спрашиваю я у Марино. — И почему Рон говорил о каких-то проблемах?

— Я ничего ему не говорил.

— Я спрашиваю, что он знает.

— Когда мы уезжали отсюда утром, Рона здесь не было. И я его сегодня не видел.

— Меня интересует, что ему сказали, — терпеливо повторяю я, потому что не хочу ругаться с Марино в присутствии остальных. — Ясно, что ситуация весьма деликатная.

— Перед отъездом я распорядился, чтобы все вели себя осторожнее, и предупредил насчет репортеров. — Марино на ходу снимает кожаную куртку.

Мы подходим к рентгеновскому кабинету. Красный свет над дверью указывает на работающий сканер. Без меня Олли и Анна начинать бы не стали, но таким образом они удерживают посетителей от проникновения в помещение, где уровень радиации выше безопасного.

— И насчет Рэнди и других, кто работает дома, я тоже никаких решений не принимал, — добавляет Марино.

Я не спрашиваю, как долго здесь существуют новые порядки и кто эти «другие». Кто еще работает дома? Здесь не частная лавочка и не надомное производство, а государственное полувоенное учреждение.

— Черт бы подрал этого Филдинга, — бормочет Марино. — Наломал дров…

Я молчу. Сейчас не самое подходящее время разбираться, кто и что наломал.

— Ты знаешь, где меня искать. — Люси поворачивает к лифту, тычет локтем в большую кнопку и исчезает за раздвижной стальной дверью, а я прижимаю большой палец к еще одному биометрическому сенсору. Щелкает замок.

В аппаратной, за толстым освинцованным стеклом, сидит радиолог, доктор Оливер Гесс. Заспанное лицо и растрепанные волосы выдают человека, которого только что вытащили из постели. Дальше, через открытую дверь, я вижу матовый, цвета яичной скорлупы компьютерный томограф «Сименс соматом сенсейшн» и слышу приглушенный шелест вентилятора системы охлаждения. Сканер представляет собой модифицированную версию аппарата, которым пользуются в Довере, и оснащен фиксатором головы и предохранительными ремнями. Стол накрыт толстой виниловой накидкой, защищающей многомиллионный аппарат от контаминатов, таких, например, как телесные жидкости. Сейчас сканер находится в режиме готовности, и техник Анна Махоуни ставит маркеры на трупе из Нортон’с-Вудс. Вхожу в кабинет со странным чувством. Человек на столе знаком мне, хотя я никогда его не видела, если не считать некоторых деталей одежды.

Узнаю смуглый оттенок кожи и изящные руки, лежащие на синей одноразовой простыне, тонкие, длинные пальцы слегка согнуты и скованы мышечной ригидностью.

Просматривая видеоклип, я слышала его голос, видела ботинки, одежду, руки, но не видела лица. Трудно сказать, каким он представлялся мне, но хрупкие черты, вьющиеся каштановые волосы, россыпь веснушек на гладких щеках смущают и вызывают неясное беспокойство. Я отворачиваю простыню — худощавый, рост — пять футов и восемь дюймов, вес — не более ста тридцати фунтов, волосяной покров выражен слабо. На вид лет шестнадцать. Мне сразу вспоминается Джонни Донахью, который не намного старше. Дети. И это все, что их объединяет? Или есть что-то еще? Например, «Отуол текнолоджиз»?

— Ну что? — спрашиваю я Анну, тридцатилетнюю женщину неброской внешности, с русыми волосами и большими карими глазами. В моем штате она, пожалуй, самый ценный сотрудник, способный выполнить едва ли не любую работу: от рентгенографии до оказания помощи на месте преступления. И самый безотказный.

— Вот. Заметила, когда раздела. — Анна поворачивает тело на бок и указывает на крохотное повреждение с левой стороны спины, на уровне почек. — Санитары не заметили, потому что рана не кровоточила. По крайней мере, не сильно. А знаете, что я увидела, когда пришла сканировать его сегодня рано утром? После помещения в мешок и транспортировки у него случилось обильное кровотечение изо рта и носа.

— Мы потому и приехали. — Я выдвигаю ящик и достаю ручную лупу.

Бентон уже стоит рядом с хирургической маской на лице, в халате и перчатках.

— У него какое-то повреждение, — говорю я ему и, наклонившись, рассматриваю через лупу ранку величиной с небольшую петельку. — Определенно не входное пулевое отверстие. Колотая рана, нанесенная очень узким лезвием, чем-то вроде обвалочного ножа, но с двумя режущими кромками. Что-то похожее на стилет.

— И удар стилетом в спину свалил бы его на месте? — Бентон скептически смотрит на меня поверх маски.

— Нет. На месте его свалил бы разве что удар в основание черепа, который перерезал бы спинной мозг. — Я думаю о Марке Бишопе и гвоздях, вколоченных в его голову.

— Может, ему что-то впрыснули, — снова предлагает свое объяснение Марино. Он полностью облачился в защитный костюм, включая маску и шапочку, словно опасается переносимых по воздуху патогенов или смертоносных спор, например сибирской язвы. — Какую-то анестезию. В смысле, смертельную инъекцию. Такую, что наверняка человека с ног свалит.

— Во-первых, при анестезии тиопентал натрия вводится в вену, как и панкуроний бромида или хлорид калия. — Я натягиваю перчатки. — В спину такие инъекции не делают. Это же относится к мивакуриуму и сукцинилхолину. Если хочешь убить кого-то быстро и наверняка с помощью нервно-мышечного блокатора, вводи его в вену.