Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

Еще дальше, за кемпингом, находится пристань, где сегодня утром полиция и обнаружила двадцатифутовый «мако» Филдинга. Смутно припоминаю, что слышала от него о водолазном боте, но где Джек его держит, не знала. Двадцать четыре часа назад мне и в голову не могло прийти, что бот, как и темно-синий внедорожник-«навигатор» без переднего номерного знака или «глок» со спиленным серийным номером, станет предметом уголовного расследования, а все, чем владеет мой заместитель и что сделал за свою жизнь, подвергнется тщательному изучению.

По холодному голубому небу ползет на небольшой высоте оранжевый вертолет «дофин», и его десятилопастный рулевой винт «фенестрон» производит звук, описываемый как «негромкий шум», но напоминающий мне зловещее завывание транспортного С-17. Национальная безопасность проводит воздушную разведку. Мне непонятно, зачем федеральные ведомства затеяли такую масштабную воздушно-наземно-морскую операцию, разве что у властей есть основания беспокоиться за безопасность в районе Салемской бухты, поблизости от которой находится крупная электростанция. Я уже слышала слово «терроризм» — сначала от Бентона, потом от Марино, которому позвонила несколько минут назад. Впрочем, в наше время это слово звучит повсюду. Биотерроризм. Химический терроризм. Домашний терроризм. Промышленный терроризм. Нанотерроризм. Технотерроризм. Все, если как следует подумать, терроризм. Как и любое насильственное преступление есть на самом деле преступление на почве ненависти.

Я снова и снова возвращаюсь к «Отуолу». Все ниточки сходятся там. Потом мои мысли перескакивают на старого знакомого, РЭБПа, точная копия которого, похожая на гигантское механическое насекомое, стояла в съемной кембриджской квартире Илая Гольдмана. Тревожно за доктора Лайама Зальца, этого противоречивого ученого, чье сердце, должно быть, безнадежно разбито случившейся трагедией. Какое несчастье быть отчимом блестящего молодого человека, ставшего на скользкий и опасный путь — грязная наука, губительные наркотики, незаконное оружие…

И вот этот молодой человек, практически мальчишка, слишком головастый, как выразился Бентон, убит во время прогулки. На его пальце было старинное кольцо, пропавшее из дома Эрики Донахью вместе с печатной машинкой, почтовой бумагой и авторучкой — вещами, которыми каким-то образом завладел, должно быть, Филдинг. Скорее всего, они попали к нему от богатого гарвардского студента, Джонни Донахью, которого он запугивал и третировал. И совсем не важно, что мне такой вариант представляется нереальным. Я не могу доказать, что он не обменивал «глок» на наркотики. Не могу убедить, что есть другая причина, почему у Илая были кольцо и пистолет, и эта причина намного отвратительнее и опаснее той, которую предлагают Бентон и другие.

Я могу сказать и уже не раз говорила, что Илай Гольдман был помехой на пути реализации корыстных планов компании. «Отуол» — а не тхеквондо или Филдинг — вот общий знаменатель. Если и впрямь виновен только один Филдинг, как все здесь утверждают, то нам следует повнимательнее присмотреться к «Отуолу» и задаться вопросом: что еще он делал помимо того, что был пользователем, испытуемым или даже распространителем экспериментальных наркотиков, которые в конце концов и уничтожили его самого.

— «Отуол» и Джек Филдинг, — сказала я Бентону, отвечая на его вопрос. Если Филдинг виновен в убийстве, фальсификации улик, воспрепятствовании правосудию и всей этой лжи, то он тесно связан с «Отуолом», вплоть до их парковочной площадки, где и пропал прошлой ночью, во время метели, его «навигатор». — Ты должен доказать важность этой связи, — несколько раз повторила я, пока мы добирались в эту глушь, в это до боли прекрасное и, увы, загаженное место, как будто само пребывание здесь Филдинга стало грязным пятном, испортившим этот восхитительный пейзаж. — «Отуол текнолоджиз» и дом XVIII века на Салем-Нек, — сказала я и спросила мужа, что он сам об этом думает, честно и откровенно.

В конце концов, должно же у него быть объективное мнение, сложившееся на основе информации, полученной от прежних товарищей и коллег по ФБР, к которому он якобы не имеет ни малейшего отношения. Разумеется, я ему не верю. Мой муж снова с ними, снова скрытен, снова в деле, как в давно уже минувшие дни, и я бы, наверное, смирилась с этим, если бы не чувствовала себя такой одинокой.

Он даже больше меня не слушает, как будто выключился после моей последней реплики о том, что Филдинга и «Отуол» связывает нечто большее, чем занятия боевыми искусствами с несколькими талантливыми студентами, стажирующимися в технологическом холдинге. Эта связь должна быть чем-то большим, чем только наркотики. Пропитанные наркотиками болеутоляющие пластыри не могут быть полным объяснением того, что я обнаружу в скромной каменной пристройке, которую Филдинг поначалу превратил в гостевой домик и для которой нашел потом другое применение, что позволило называть его и по-другому.

«Коттедж смерти, — с горечью думаю я и мрачно добавляю: — Дом семени».

Во время Хеллоуина, который растягивается здесь на весь октябрь, в Салем стекается до миллиона паломников, Филдинг пополнил список здешних аттракционов. Еще один пример популярности, выросшей на злодеяниях, которые уже не кажутся реальными. Эти небылицы выглядят почти гротескно-комичными, как и неизменный логотип Салема, ведьма на метле, присутствующий повсюду, даже на дверцах патрульных автомобилей. Поосторожнее с тем, что вы ненавидите и убиваете, потому что однажды оно овладеет вами. В Городе ведьм есть место, называемое теперь Парком Висельного холма, куда сгоняли когда-то мужчин и женщин. Оно схоже с тем, где Филдинг купил дом морского капитана. Места злодеяний становятся парками. Только Висельный холм отвратителен и ужасен, как и должно быть. Открытое, разоренное ветром, бесплодное поле. Камни, сорняки да клочья грубой травы. Там ничего не растет.

Такие мысли как солнечные вспышки, контролировать их я не в состоянии. Бентон трогает меня за локоть, потом крепко его сжимает. Мы пересекаем закончившуюся тупиком улицу, превратившуюся в паркинг для служебных автомобилей, некоторые из которых украшены эмблемой Салема, товарным знаком города — силуэтом ведьмы на метле. Возле дома, у задней двери, белый фургон ЦСЭ, на котором Марино приехал сюда, пока я была в прозекторской и не представляла, что происходит здесь, в тридцати милях к северо-востоку. Задняя дверца фургона открыта. Марино там, внутри, на нем зеленые резиновые сапоги, ярко-желтый шлем-каска и такого же цвета защитный костюм, которым мы пользуемся в случае биологической и химической угрозы.

Змеящиеся по стальному полу кабели спускаются из фургона, ползут по заледенелой дорожке и исчезают в каменной пристройке, бывшей уютным и милым коттеджем до тех пор, пока Филдинг не превратил его в застывшую под серой коркой льда строительную площадку с голыми фундаментными блоками. За капитанским домом открывается удручающая картина: рассыпанный цемент, кирпичи, бревна, ржавеющие инструменты, кровельная дранка, герметики и гвозди, повсюду гвозди. Ветер треплет кусок черного брезента, которым прикрыта брошенная тачка, и растянутую по периметру желтую оградительную ленту.