Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

— Я никогда не говорила их семьям, — отвечаю я, и Бентон молчит.

— В Кейптауне убили двух женщин. Я не могла позвонить их родственникам и рассказать о том, что на самом деле случилось. Они считали произошедшее проявлением расизма, делом рук белых экстремистов во времена апартеида. В ту пору уровень преступности был довольно высокий, черные часто убивали белых. Такое положение вполне устраивало некоторых политиков. Они хотели, чтобы так все и оставалось. Чем больше, тем лучше.

— Этих политиков уже нет, Кей.

— Позвони кому надо, Бентон. Позвони Дуглас или кому-то еще и расскажи о Доне Кинкейд, о том, кем она была, и о тех анализах, которые я распорядилась провести.

— Администрация Рейгана давно готовилась к отставке, Кей. — Бентон собирается разговорить меня, я же убеждена, что об этом уже и без того много говорилось. По-видимому, Бриггс сказал ему что-то, ведь он лучше других знает, что я ничего не забыла.

— То, что я сделала, не такое уж давнее прошлое.

— Черт побери, ты не сделала ничего плохого. Ты не имеешь никакого отношения к их смерти. Мне не нужны подробности, потому что я и так это знаю, — говорит Бентон, сплетая пальцы с моими пальцами, и наши руки ритмично поднимаются и опускаются в такт дыханию Сока.

— У меня такое чувство, будто я имею отношение ко всему.

— Это не так, — возражает он. — Другие люди — да, имеют. Тебя же просто заставили молчать. Ты ведь знаешь, что часто бывает так, что я не могу тебе многое рассказать? Да вся моя жизнь такая! А иначе было бы еще хуже. Это испытание. Разговоры приводят только к тому, что начинают страдать другие. Primum none nocere [74] Прежде всего не вредить ( лат .). . Прежде всего не навреди. Поэтому я всегда взвешиваю за и против и знаю, черт возьми, что ты делаешь то же самое.

Не хочу слушать лекции.

— Думаешь, это сделала она? — спрашиваю я, слушая, как медленно, размеренно дышит Сок. Ему здесь хорошо и спокойно, как будто он все время жил в нашем доме. — Убила их всех?

— Не знаю… — Бентон смотрит на свой стакан, содержимое которого стало янтарного цвета.

— Чтобы вытащить Джека?

— Она, наверное, ненавидела его, — рассуждает Бентон. — Это и влекло девушку к своему отцу. Хотела посмотреть на него. Если, конечно, это вообще сделала она.

— Вообще-то я не думаю, что она заковала Уолли Джеймисона в наручники и забила его до смерти. Если Уолли сам, добровольно приехал в тот дом в Салеме, то, наверное, его пригласила Дона. Может быть, предложила какие-нибудь зловещие сексуальные игры — в тот вечер праздновали Хеллоуин. Возможно, она проделала нечто подобное и с Марком Бишопом. Она умеет очаровывать и, как только эти парни оказывались в ее власти, наносила удар. Для таких дьявольских созданий в этом весь смысл.

— Вторая жена Лайама Зальца, мать Илая, родом из Южной Африки, — говорит Бентон. — Как и ее предыдущий муж, биологический отец Илая. Сам Илай носил кольцо, взятое из дома Донахью. Скорее всего, Дона украла его вместе с пишущей машинкой и гербовой бумагой. Возможно, использовала клейкую ленту, чтобы собрать в доме Донахью какие-то улики для анализа ДНК. Подделала письмо, написав от имени матери Джонни, чтобы еще больше ослабить его алиби.

— Ты уже мыслишь так же иррационально, как и я. Думаю, так оно и было. Или почти так.

— Игра, — задумчиво произносит Бентон, и в его голосе слышится ненависть ко всему злу. — Снова игра. Все хитрее, изощреннее. Жду не дождусь встречи с этой гребаной стервой. Просто руки чешутся.

— Может, хватит с тебя виски?

— Вот уж нет. Кто мог лучше манипулировать Джонни Донахью, чем такая, как она, привлекательная и умная женщина, постарше возрастом? Внушить бедному мальчику, будто он убил шестилетнего ребенка в состоянии помутненного сознания, вызванного наркотиками, которые она же сама и добавляла в его лекарства. То же самое она проделала с лекарствами Джека. Кто знает, с кем еще она так обошлась? Мерзкая, отвратительная личность, уничтожающая тех, кого якобы любила, расплачивающаяся за все плохое, что ей сделали. Плюс генетическая предрасположенность и, возможно, тот коктейль, на который подсел Филдинг.

— Как говорится, идеальный шторм.

— Посмотрим, какой машиной смерти могу быть я, — произносит Бентон все тем же тоном. Я знаю, что увижу, если загляну ему в глаза. Презрение. — И когда игра закончилась, кроме нее, никого не осталось. Неуязвимая, что ей…

— Возможно, ты прав. — Я вспоминаю про коробку, которую оставила в машине. — Может, сейчас и позвонить, кому собирался?

— Садизм, манипулирование, нарциссизм…

— Наверное, в каких-то людях присутствуют все эти качества. — Я ставлю на стол чашку и, сняв Сока с колен, опускаю его на ковер. — Забыла коробку, подарок Бриггса. Возьму с собой Сока. — Я поднимаюсь с дивана и обращаюсь к псу: — Ты готов? Потом разогрею пиццу. Да, для салата у нас, пожалуй, ничего нет. Чем ты питался все время, пока меня не было? Попробую угадать. Ходил за китайской едой к Чанг Анну и набирал на три дня?

— Я бы и сейчас не отказался.

— Ты, наверное, так и делал каждую неделю.

— Твою пиццу могу есть в любое время.

— Не подлизывайся.

Иду на кухню за поводком Сока. Надеваю ему на шею и беру из шкафчика фонарик, старенький «мэглайт», который Марино подарил мне тысячу лет назад. Это длинный фонарик с корпусом из черного алюминия. В него вставляются похожие на бочонки массивные круглые батарейки, напоминающие о старых временах, когда полицейские носили массивные, как дубинки, фонарики, совсем не похожие на современные, марки «шурфайр», которые обожает Люси. Бентон хранит их в ящичке для перчаток. Я отключаю сигнализацию и, лишь когда мы спускаемся с последней ступеньки крыльца, понимаю, что забыла надеть пальто. Потом замечаю, что датчик освещения на гараже не работает. Пытаюсь вспомнить, работал ли он примерно час назад, когда мы вернулись домой, но вспомнить точно так и не удается. В доме и вокруг него нужно столько всего сделать и отремонтировать, что мысли разбегаются. С чего же мне начать завтра?

Бентон оставил дверь в гараж открытой — какой смысл закрывать, если в нем разбито окно размером с огромный телевизор. Внутри гаража темно и ужасно холодно. В открытое окно дует ветер. Пытаюсь включить фонарик, но он никак не хочет зажигаться. Должно быть, батарейки сели. Глупо, конечно, что я не проверила «мэглайт» еще в доме. Засовываю ключ в замок внедорожника. Дверца открывается, но свет в салоне при этом не зажигается, потому что это, черт его побери, служебный автомобиль, и спецагенту Дуглас свет в салоне, видите ли, не нужен. На ощупь нахожу на заднем сиденье коробку, которая оказывается достаточно большой, и понимаю, что внести ее в дом, ведя на поводке Сока, будет трудновато. Или даже невозможно.