Патрисия Корнуэлл - Обстоятельства гибели

— Извини, Сок, — обращаюсь я к собаке, которая, дрожа всем телом, прижимается к моим ногам. — Знаю, здесь ужасно холодно. Просто дай мне минутку. Извини, дружище. Как ты уже понял, я очень глупая особа.

Сдираю клейкую ленту с коробки и вытаскиваю жилет. Эта модель мне незнакома, но я узнаю фактуру из грубого нейлона и твердость кевларовых пластин, которые Бриггс или кто-то другой уже вставил во внутренние карманы. С треском отдираю липучки по бокам, чтобы раскрыть и натянуть жилет на плечи. Ощущая на себе его тяжесть, захлопываю дверцу машины. Сок отпрыгивает от меня по-заячьи, вырвав поводок из руки.

— Это всего лишь дверца машины, дружок. Все в порядке, иди ко мне…

Я не успеваю закончить фразу, потому что вижу чей-то силуэт, который проскользнул в гараж со стороны разбитого окна. Оборачиваюсь, но внутри слишком темно, чтобы что-то разглядеть.

— Сок? Это ты там?

Меня обдает темная волна холодного воздуха и что-то с невероятной силой ударяет в спину как раз между лопаток. Кажется, будто меня атакует злобно шипящий дракон. Я теряю равновесие. Пронзительный крик, шипение. Теплое и влажное туманное облачко касается моего лица. Я падаю, больно ударяюсь о крыло внедорожника и изо всех сил бью наугад. Фонарик с хрустом врезается во что-то твердое, что сразу оседает от удара и уходит в сторону. Я снова бью, но ощущение уже совсем другое. Чувствую во рту и на губах металлический привкус крови и, развернувшись, наношу новый удар, на этот раз мимо цели, в воздух. В следующее мгновение вспыхивает свет. Я жмурюсь. Чувствую кровь, как будто меня обрызгали краской из баллончика. Посередине гаража стоит Бентон, целясь из пистолета в светловолосую женщину в черном пальто, которая лежит лицом вниз на прорезиненном покрытии пола. Из-под ее правой руки растекается лужа крови. Рядом — отрубленный кончик пальца с покрытым белым лаком ногтем. Возле него нож с тонким стальным лезвием и толстой черной рукояткой с кнопкой на блестящей металлической гарде.

— Кей, с тобой все в порядке? Кей! С тобой все в порядке?

Я наконец понимаю, что это Бентон кричит мне, и опускаюсь на корточки возле незнакомки. Прикоснувшись к шее, нащупываю пульс. Убеждаюсь, что она дышит, и пытаюсь перевернуть ее, чтобы проверить зрачки. Все ее лицо залито кровью от моего удара фонариком. Я поражена ее сходством с Филдингом. Светло-русые, коротко постриженные волосы, резкие черты лица, полная нижняя губа, как у Джека. Маленькие, плотно прижатые к черепу уши, точно как у него. Она не очень высокая, примерно пять футов шесть-семь дюймов, но кость широкая, как и у покойного отца. Меня как будто накрывает волной. Я говорю Бентону, чтобы срочно звонил в 911 и принес из холодильника лед.

Теплый атмосферный фронт, пришедший ночью, принес снег. На этот раз он падал бесшумно, приглушая все звуки, покрывая все уродливое, смягчая все колючее и угловатое.

Я сижу в постели, в спальне на втором этаже нашего кембриджского дома. На улице снег, и его становится все больше на голых ветвях дуба, растущего рядом с ближним ко мне окном. Еще мгновение назад на самой короткой ветке, ловко балансируя, сидела жирная серая белка, и мы с ней смотрели друг другу в глаза. Она что-то грызла, а я перебирала бумаги и фотографии, лежащие у меня на коленях. Я чувствую запах старой бумаги и пыли, а еще мази, которой недавно смазывала Соку уши. Сначала это ему не понравилось, но я ласково разговаривала с ним и вручила сладкую картофелину, полученную от Люси вместе с лекарствами, которыми она лечила своего любимца, бульдога. Миконазол-хлоргексидин весьма хорошее средство для толстокожих. Я совершила ошибку, сказав об этом племяннице рано утром, когда она заехала навестить меня.

Джет-рейнджер вряд ли одобрил бы свое причисление к толстокожим, возразила Люси. Он не слон и не гиппопотам. Люси посадила его на диету и заставляет делать определенные упражнения, которые даются ему с трудом, ведь у пса побаливают бедренные кости, а на лапах от снега появляется сыпь, да и сами лапы у него слишком короткие для прогулок по глубокому снегу. Поэтому в это время года он даже на короткое время не может выйти из дома, продолжала без умолку болтать Люси, решительно добавив, что своими словами я ее обидела. Но именно так с Люси и надо разговаривать, когда она обеспокоена и испугана. Более всего моя племянница недовольна тем, что ее не было здесь вчера вечером и что ее лишили возможности расправиться с Доной Кинкейд. В отличие от нее меня это ничуть не огорчает. Я не испытываю гордости оттого, что треснула злоумышленницу фонариком по голове, результатом чего стали трещина в черепе и сотрясение мозга, но если бы Люси оказалась в гараже вместо меня, то одним покойником точно было бы больше. Моя племянница наверняка прикончила бы Дону Кинкейд, скорее всего, застрелила бы ее, но ведь смертей и без того достаточно. Нельзя исключать и того, что и сама Люси могла бы запросто погибнуть, что бы она там ни говорила и как бы ни храбрилась. Два момента определили то, что я сейчас дома, а Дона Кинкейд сидит взаперти в корпусе судебной медицины местной больницы. Думаю, она не ожидала, что я приду в гараж. Скорее всего, пряталась за гаражом возле разбитого окна и ожидала, когда я в темноте выведу Сока на прогулку на задний двор. Однако я поступила иначе: сразу вошла в гараж и, прежде чем она проникла внутрь через разбитое окно, успела надеть бронежилет с уровнем защиты IV-А. Когда Дона ударила меня в спину инжекторным ножом, лезвие наткнулось на кевларовые пластины, в результате чего нападавшая пострадала сама. Прорезала до кости три пальца и отсекла кончик мизинца в тот момент, когда выпустила углекислый газ. Вот тогда меня и обдало брызгами ее крови.

Я объяснила Люси, что, не будь на ее стороне элемента внезапности и защитного жилета, ей вряд ли повезло бы так, как мне. После моих убеждений племянница перестала повторять, как ей жаль, что ей не пришлось разобраться с Донной, — будто я сама не сумела с ней разобраться, пусть даже и благодаря везению. Про себя же я думаю, что справилась с этим приключением вполне достойно, и надеюсь, что не хуже справлюсь с другим, более важным делом.

— Она сказала, что были угрозы и отвратительные комментарии, — рассказывает мне по телефону миссис Пьеста, дело дочери которой мы обсуждаем. — Ее обзывали буром. Кричали, чтобы буры убрались домой. Вы, наверное, знаете, так называют всех белых, живущих в Южной Африке. Я постоянно говорила тому человеку из Пентагона, что мне не важно, считают они Нуни и Джоанн белыми, американками или бурами. Но они конечно же не были бурами. Мне все равно. Я просто не хотела верить тому, о чем он рассказывал.

— Вы помните, кем был этот человек из Пентагона? — спрашиваю я.