Тэми Хоуг - Ночные грехи

Митч кивнул.

— Мальчик Ханны Гаррисон. Джош. Она должна была забрать его отсюда. Я думал осмотреть все вокруг, поговорить с Оли.

— Нам следует опросить жителей района, — прервала его Меган, отводя прищуренный взгляд от Митча и совиных глаз Нога. — Узнать, не могли ли соседи видеть мальчика или что-либо необычное. Хорошо бы начать с территории выставки, раз уж мы здесь.

Митч попытался сдержать ее пыл, предложив ей, как приходящей няне, остаться с Ханной и оказать ей моральную поддержку, пока они будут ждать известий о Джоше. Она сообщила ему, что моральная поддержка не входит в ее должностную инструкцию, а затем предложила позвонить какой-нибудь подруге Ханны, попросить ее остаться с ней и помочь в его поисках, еще раз обзвонив всех друзей Джоша. В конце концов Митч позвонил Натали, которая жила по соседству с Ханной.

Он задержал свой тяжелый неподвижный взгляд на Меган, глубоко вздохнул и тоном, слишком ровным, в который даже не верилось, сказал офицеру:

— Идите на арену и найдите Оли. Я буду через минуту.

— Слушаюсь! — Нога поспешил прочь, ясно осознавая, что вырвался с линии огня.

Меган приготовилась к перестрелке. Митч сверлил ее взглядом, крепко сжав зубы. Его глаза потемнели и, казалось, еще глубже утонули под бровями. Она чувствовала волны напряжения, идущего от него.

— Агент О’Мэлли, — сказал он. Его голос был такой же холодный, как воздух, и обманчиво, опасно мягкий. — Чье это расследование?

— Ваше, — она ответила без колебания. — А вы затягиваете его.

— Как дипломатично подано.

— Мне не платят за дипломатию, — сказала она. Черт возьми! Она хорошо понимала, что делает. — Мне платят, чтобы я консультировала, исследовала и советовала. И я советую вам заняться, наконец, делом, Шеф, а не мять задницу и притворяться, что ничего не произошло.

— Я не просил ни вашей консультации, ни ваших советов, госпожа О’Мэлли. — Митчу не нравилась эта ситуация. Ему не нравились перспективы расследования и то, как их примут в Оленьем Озере. А сейчас в нем нарастала сильная неприязнь к Меган О’Мэлли просто потому, что она присутствовала здесь, наблюдала за всем и унижала его авторитет и его эго. — Вы знаете, у старины Лео было мало достоинств, но он знал свое место. Он не сунул бы нос в это дело, пока я не попросил бы его об этом.

— Тогда он был такой же задницей, — буркнула Меган, отказываясь сдаваться. Если бы она отступила теперь, бог знает чем это могло бы закончиться! Скорее всего, она сидела бы без дела в комнате дежурной команды и следила бы за… кофеваркой. — Если вы сейчас же не отдадите приказ опросить соседей, я сделаю это сама, как только осмотрюсь здесь.

Мышцы его лица напряглись. Его ноздри раздувались, и две струйки пара, как след от реактивного самолета, вырывались из них. Меган не тронулась с места. Она надела перчатки и уперла руки в боки, глядя снизу вверх ему в глаза. От длительного наклона головы назад затекла шея. Холод, проникший сквозь тонкие подошвы сапожек, достал ее, и она почти не чувствовала мизинцев ног.

Митч заскрипел зубами. Ледяной комок в его желудке, казалось, увеличился вдвое, вызывая нестерпимую боль. Внутренний голос зашептал в голове. Что, если она права? Что, если ты не прав, Холт? Что, если ты что-то просмотрел? Неуверенность в себе вызвала приступ ярости, и он с готовностью перенес ее на женщину, стоящую перед ним.

— Я вызову еще двоих полицейских. Нога может начать осмотр здесь, — сказал он жестко. — А вы пойдете со мной, агент О’Мэлли. Я не хочу, чтобы вы бесконтрольно бегали по моему городу, вводя всех в панику.

— Я не ваша собачка, чтобы держать меня на поводке, Шеф.

Митч криво улыбнулся. Его улыбка была неприветливой и неприятной.

— Нет, но насчет поводка — это хорошая идея.

Он зашагал вниз по тротуару к лестнице, не дав ей возможности что-нибудь возразить. Меган поспешила за ним, проклиная скользкие подошвы и упущенную возможность послать ему проклятие.

— Может быть, нам следует установить некоторые основные правила сейчас, — сказала она, подходя к нему. — Решить, когда вы будете цивилизованным человеком, а когда — придурком. Это вопрос пригодности, территории или чего еще? Мне бы хотелось понять это теперь, потому что, если дойдет до соревнования, кто сможет помочиться дальше или выше, хорошо бы мне быть готовой и заранее изучить вопрос, как мне лучше задрать ногу.

Он свирепо посмотрел на Меган.

— Разве вас в академии ФБР не научили, как это делать?

— Нет. Но меня научили, как утихомирить агрессивных самцов, загнав их шары до миндалин.

— А с вами, должно быть, весело на свидании…

— Вот вы-то никогда этого не узнаете.

Он распахнул одну из дверей, ведущих на ледовую арену, и придержал ее. Меган демонстративно отступила в сторону и открыла для себя другую.

— Я не жду особого отношения к себе, — сказала она, входя в фойе. — Я ожидаю равного обращения.

— Прекрасно! — Митч стянул с рук перчатки и засунул их в карман пальто. — Вы пытаетесь перепрыгнуть через мою голову, а я буду поступать с вами, как с любым другим. Еще пара таких выпадов, агент, и я ударю вас кулаком!

— Это угроза?

— Позовите полицейского, — бросил Митч через плечо. Он резко распахнул дверь и вошел в арену.

Меган бросила взгляд в небеса.

— Я это просила, да?

Оли Свэйн выполнял большую часть тяжелой работы в Арене имени Горди Кнутсона, по хорошему счету, лет пять. Он работал с трех до одиннадцати шесть дней в неделю, убирал в раздевалках, подметал мусор на трибунах, приводил в порядок лед своей машиной «Замбони» и делал любые случайные работы, требующие немедленного выполнения. Оли не было его настоящим именем, но прозвище настолько крепко прицепилось, что он уже перестал пытаться от него избавиться. Он был уверен, что чем меньше кто-нибудь знает о нем настоящем, тем лучше — к такому заключению он пришел еще в детстве. Анонимность была удобным плащом, тогда как правда, словно неоновый свет, могла привлечь нежелательное внимание к истории его несчастной жизни.

Не лезь не в свое дело, Лесли. Не гордись, Лесли. Гордость и высокомерие — грехи человека.

Наставления, которые вколачивались в него в детстве железными кулаками и острыми языками, накрепко засели у него в голове. Тайна всегда была тем, чем он, возможно, сможет гордиться. Он был маленьким и уродливым, с родимым пятном винного цвета, разлившимся почти на четверть лица. Он не имел особых талантов, да и те, что были, не интересовали никого. Его личная жизнь могла бы стать поводом для стыда или секретов, поэтому он предпочитал держать все в себе. Но она была у него всегда, несмотря на некоторые проявления опасений относительно его имени. Он не считался с ушибами и шрамами и извинялся только за свой стеклянный глаз — результат падения с дерева.