Тэми Хоуг - Ночные грехи

— Не в настроении… — Меган задохнулась от ярости. На мгновение ей захотелось броситься на него через стол и с наслаждением трясти, пока не посыплются его зубы. Вместо этого она впилась в него взглядом.

— Несмотря на твое настроение, — продолжила она резко, — я думаю, что нам необходимо выяснить некоторые вещи прямо здесь. Это — расследование, а я — часть этого расследования. Поэтому я имею право знать, что у кого-то — а я рассматриваю его как подозреваемого, — оказывается, есть фургон, соответствующий описанию свидетеля.

— Ничего из этого не вышло, — вздохнул Митч. — Хелен Блэк не смогла идентифицировать фургон. И у Оли есть алиби…

— Которое абсолютно никто не подтвердил…

— Ничего не было и внутри фургона…

— Досматривали фургон без ордера ? — воскликнула недоверчиво Меган. — Боже! Какая глупость!

— У меня было его устное согласие.

— Это дерьмо ничего не стоит!

— Если бы я увидел что-нибудь, то я смог бы отбуксировать фургон на штрафную стоянку, и мы бы закончили досмотр с ордером. Но я не заметил вообще ничего, что бы могло связать Оли или фургон с исчезновением Джоша.

— Ты смог бы увидеть отпечатки пальцев, Супермен?

Меган не ожидала, что ее сарказм сможет ужалить Митча так больно. Его гнев был непроизвольной реакцией на ее слова.

— А ты могла бы получить ордер на обыск фургона, агент О’Мэлли? — сказал он, наступая на Меган. — Нет никакого способа, черт побери, получить его, чтобы агенты могли рассыпать порошок и проявить отпечатки или пропылесосить фургон, чтобы найти какие-нибудь волокна, или распылить на дне фургона люминал, чтобы найти следы крови. Нет у нас ничего на Оли Свэйна!

— Но факт остается фактом, — сказала она, — ты знал, что я считаю этого человека подозреваемым. И меня следовало бы уведомить, если не вчера вечером, то, по крайней мере, этим утром.

— Не пришло в голову! — Митч чертовски хорошо понимал, что должен был сказать ей. Он знал, что она все равно узнает об этом. Сравнение его с Мэттом Диллоном было сделано ею очень точно. Он хотел иметь контроль над игрой и игроками. Она никак не могла уяснить, что Оленье Озеро было его городом, его убежищем. Он очень не хотел, чтобы кто-то дал ему понять, что его ощущение полного контроля — просто иллюзия.

— Мы работаем над этим расследованием вместе, Шеф, — сказала Меган. — И я здесь не для витрины, я здесь, чтобы делать работу, и мне не нравится, когда меня выталкивают из упряжки.

Это было главным источником ее гнева — ее исключили, не принимали во внимание! Все узнали об Оли и его фургоне раньше ее. Общество бывших одноклассников потянуло одеяло в свою сторону, заставив ее чувствовать себя дурой, изгоем. Это было уже не в первый раз и, конечно же, не в последний, но не значило, что ей это должно нравиться или она должна принять все как должное, без сопротивления.

Он медленно попятился и отвернулся от нее. Настольная лампа продолжала мягко жужжать. Звон телефонов из комнаты дежурных едва проникал сквозь стены, только добавляя ощущение изоляции.

— Ладно! — согласился он. — Я должен был сказать, и я не сделал этого. Теперь ты знаешь.

Прозвучало почти как извинение. К большему он, похоже, еще не был готов. Но Меган отлично понимала, что надо пользоваться и маленькими победами, если они выпадают. Она позволила себе немного расслабиться и принялась рассматривать офис, как будто видела его впервые с момента приезда.

— Почему сидишь в темноте?

— Я просто… Проклинаю судьбу, — пробормотал он. — И предпочел бы делать это без свидетелей, если ты не против.

— Не очень благодарное дело, я права?

Констатация факта. Но и своего рода признание. Митч услышал сочувствие в ее голосе. Все-таки они во многом похожи, предположил он. Как бы странно это ни звучало. Как полицейские они прошли через одинаковую нудную и тяжелую работу, видели слишком много грязи, имели глубокое чувство ответственности. Но у нее, помимо всего, было обостренное, ничем не запятнанное чувство справедливости, в отличие от него. Эта правда заставила его чувствовать себя старым и разбитым.

Он смотрел в окно за своим столом через поднятые рейки жалюзи. Ночь была черной, как смоль, холодная, неприветливая.

— Ты можешь не винить себя, Митч, — сказала Меган и подошла к нему поближе, не замечая, что переступила невидимую грань их отношений. Она не назвала его Шефом.

— Не уверен, по многим причинам.

Она сделала еще шаг, сократив расстояние между ними, и посмотрела на него. Они стояли на границе освещенного круга достаточно близко, чтобы неяркий свет лампы мог высветить морщины от напряжения и воспоминаний о прошлом, которые глубоко прорезали его лицо. Он отвел взгляд и нахмурился, шрам на его подбородке отливал серебром в бледном свете.

— Каким? — мягко спросила она. — Твоя жена?

— Я не хочу говорить об этом. — Он повернулся к ней. Его лицо было напряжено. — Я не хочу говорить вообще. — Он грубо притянул ее к себе и, наклонив голову, постарался дотронуться щекой до ее прохладных темных волос. От них исходил слабый запах жасмина. — Вот что я хочу от тебя. — Митч приподнял ее подбородок и нашел своими губами ее губы.

Его жаркий поцелуй опалил их. Он был грубым и диким, неприкрыто сексуальным; он вызвал горячий, откровенный ответ. Меган вернула ему поцелуй, дрожа от желания, которое он разбудил в ней. Ей захотелось отбросить все условности, потерять всякий контроль над собой и полететь по течению этого бурного потока вспыхнувшей страсти. Она упивалась вкусом его губ, вдыхала теплый мужской аромат его тела, ощущая разницу их размеров и силы, чувствовала напряжение мышц его спины, тонула в блаженстве от эротического стремления его языка проникнуть в ее глубину.

Легкий стон сорвался с ее губ, и Митч отреагировал на это мгновенно жадно. Он крепко обхватил ее талию одной рукой и приподнял перед собой. Другой он нагло накрыл ее грудь, и Меган задохнулась, когда почувствовала, как его пальцы принялись нежно массировать ее чувствительные округлости, в то время как большой палец щекотал сосок, дразня его через ткань свитера.

— Я хочу тебя, — прошептал он, с трудом оторвавшись от ее рта, но только чтобы покрыть поцелуями скулы и лоб. — Я хочу быть в тебе. Сейчас.

Меган задрожала от вызванной его словами картины и ощущений, пронзивших ее нервные окончания. Она чувствовала его у своего живота, напряженного, готового выполнить свое заявление. И она хотела его. Боже! Она до боли желала его. Она хотела почувствовать всю мощь этого спущенного с привязи желания, узнать, на что это похоже, полностью отбросить контроль, который командовал всей ее жизнью.

Но они были в его кабинете. Он — шеф полиции, а она — агент БКР. Они будут видеть друг друга в этом кабинете, вести дела в этом кабинете. И что произойдет, когда огонь, вспыхнувший между ними, угаснет, а они все еще будут сталкиваться в этом кабинете каждый день?