Максим Шахов - Дьявольский остров

– Ладно, – буркнул Рупертти и нажал на кнопку под столом.

В кабинет ворвался долговязый солдат, на сей раз не тот, с длинным именем на «Л», а другой.

– Паавали, отведи господина, – приказал Рупертти.

Верзила, от которого за версту чувствовалась ненависть ко всем русским, грубо покрикивая на Альберта Валерьяновича, отвел его в камеру.

На этот раз в ней никого не оказалось.

«Решили испытать меня одиночкой, – подумал Шпильковский, – мне же и лучше, хоть отдохну».

К своему удивлению, он заметил, что температура в камере заметно понизилась. И с потолка на пол начала капать вода. Капли ржавого цвета собирались на потолке и с гулким звуком разбивались о бетонный пол.

«Психологическая атака… – ухмыльнулся Альберт Валерьянович, – что ж, будем закалять нервы».

Леннарт Хольмквист сидел за своим столом, под портретом Карла Густава Эмиля Маннергейма.

В лагере все было отлажено и работало, как часовой механизм. После побега троих военнопленных комендант усилил режим охраны, с помощью арестантов и профессиональных строителей, специально вызванных из Мариехамна, отремонтировал поврежденные галереи замка. Нашли заваленного камнями и щебенкой Стайнкукера. Похоронили его возле замковой стены. Заграждение починили таким образом, что военнопленным вообще стало невозможно подобраться к стене и вышкам. За счет пайка самих же заключенных лагеря пришлось покупать дополнительные мотки колючей проволоки. Вместо взорванной вышки построили новую и поставили еще одну, дополнительную, около дороги, ведущей к поселку. Военнопленным Хольмквист зачитал строгий приказ, что при попытке к бегству будет открыт огонь на поражение без всякого предупреждения. А ведь раньше охрана должна была сделать предупредительный выстрел в воздух.

Леннарт Хольмквист расправил плечи, зевнул, прикрыв рот ладонью, и спросил:

– Ну, что у тебя?

Перед комендантом лагеря стоял мальчуган – его племянник.

Он задрал на себе рубашку.

– Дядя, посмотри, у меня уже все зажило. Могу я завтра пойти в море с дядей Маркусом и дядей Сванте? Мама мне разрешила, – затараторил Готтфрид.

– Мама тебе не могла этого разрешить, не придумывай.

– Она сказала: «Если дядя Леннарт разрешит, то и я разрешу». То есть она уже разрешила.

– Что-то я не совсем понимаю, – почесал затылок комендант.

– А что тут непонятного? – наморщил лоб подросток. – Если ты скажешь «да», то, значит, у меня будет уже целых два «да». От тебя и сразу же от мамы, и спрашивать мне ее уже не надо. То есть, получается, она мне разрешила.

Леннарт еще раз глянул на шрам от аппендицита – все вроде бы зажило, шрам в глаза не бросался.

– Тебе еще нельзя тяжести поднимать.

– А я не и собираюсь их поднимать.

– Ага, удержишься, чтобы не помочь тянуть сети, так я тебе и поверил.

– Удержусь, дядя Леннарт, честное слово, удержусь.

– Знаю я тебя, увидишь, сколько рыбы в сетях плещется, начнешь помогать вытаскивать. Я сам такой же был.

– Были, дядя Леннарт, но рыбаком не стали. А я стану.

– Время такое было, что предложили пойти на службу, – вздохнул Леннарт. – Хорошо, я тебе разрешаю пойти в море, но напишу записку дяде Маркусу, чтобы он тебя ни к якорю, ни к сетям, ни к штурвалу не подпускал. Просто покатаешься на сейнере, уговор?

– Спасибо, дядя Леннарт, – звонким голосом поблагодарил Готтфрид.

Комендант взял самопишущую ручку, из папки листок бумаги и написал:

«Привет, Маркус!

Чтоб тебе и глаза рыбьего не увидеть!

Возьми Готтфрида и ничего не разрешай ему делать.

Потом комендант почесал ручкой за ухом и приписал:

«P.S.

Конечно, если будете ловить вокруг островов».

Леннарт знал, что рыбачить в проливах Аландских островов безопасно, ведь у этой финской автономии был статус демилитаризованной зоны. Именно поэтому его охрана официально не являлась подразделением финской армии, а состояла из «добровольцев».

Леннарт взял бронзовое пресс-папье с ручкой в виде мифического морского змея, промокнул написанное и сложил листок вчетверо.

– Вот, отдашь дяде Маркусу. Понял?

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Готтфрид.

Мальчик подхватил листок бумаги и выскочил в коридор. Как только дверь за ним закрылась, он раскрыл листок и прочитал, что в нем было написано. Заулыбался, прижал бумагу к груди.

– Что ты такой веселый? – В коридоре Готтфрида увидел идущий к кабинету коменданта почтальон.

– Иду рыбачить, дядя Максимилиан, дядя Леннарт разрешил.

– А твой живот уже зажил? – справился почтальон.

– Зажил, зажил…

– Помолись в воскресенье за русского врача, – сказал набожный дядя Максимилиан.

– Я уже молился за него.

– Ладно, беги.

Готтфрид пустился по коридору. Почтальон постучал в двери кабинета коменданта.

– Можно?

– А, Максимилиан, заходи… Принес вести?

– Как полагается.

– Хорошие или плохие?

– Не знаю. Конверт запечатанный.

– Письмо или телеграмма?

– Телеграмма. Молния. Секретная. Вот, – почтальон перешел на шепот, – «Валтиоллинен полииси».

– М-м-м, черт бы их побрал, – выругался Леннарт. – Снова будут мучить расспросами о беглецах.

– Ну да, я понимаю… Жалко, что доктор удрал. Хороший человек был. И полезный. А то у нас только ветеринар остался. Мы ж не четвероногие и не парнокопытные.

– Да, хороший он человек, – согласился комендант.

Перочинным ножичком он вскрыл конверт, пробежал глазами текст, написанный на двух государственных языках – финском и шведском.

– Надо ехать, – вздохнул комендант.

– И как далеко на этот раз? – полюбопытствовал Максимилиан.

– В Хельсинки, – с сожалением сообщил комендант.

– Надо так надо, – произнес почтальон, – «Валпо» – это серьезно. Вот, Леннарт, распишись, что получил лично.

Комендант поставил свою витиеватую подпись.

– Ну, я пошел? – как-то неуверенно сказал Максимилиан.

– Погоди. Который час?

Сам комендант взглянул на настенные часы. Было половина седьмого.

– Хоть у меня рабочее время ненормированное, однако официально мой рабочий день уже закончен.

– Я тоже так думаю, – подмигнул Максимилиан. – Я к тебе, дружище Леннарт, специально в последнюю очередь отправился. Догадывался, что в этом письме что-то очень этакое холодное для души содержится.

– Ну и хитрец же ты, Максимилиан.

– Почтальон – всегда хитрец. А душу от холодных известий согревать надобно.

Леннарт открыл сейф, достал бутылку «Абсолюта».

– Выпьем «Водки шведских блондинов», – сказал он, намекая на один из вариантов названия этого напитка викингов.

– А что, у тебя волосы светлые и у меня. Так почему бы нам за это сходство и не выпить? – чмокнул губами почтовый служащий.