Вэл Макдермид - Песни сирен

— Вы ездите на «лендровере дискавери»?

— Ну да. Он в гараже.

— Вы не могли бы сказать, ездили ли вы на нем в прошлый понедельник вечером? — спросила Кэрол. Господи, неужели прошла всего неделя?

— Могу. Не ездил. Был в Бостоне, штат Массачусетс.

Кэрол задала еще положенные вопросы, устанавливая, что Крозьер делал, спросила, у кого она может проверить информацию, встала. Настало время задать главный вопрос, который должен был показаться случайным.

— Спасибо за помощь, мистер Крозьер. Да, еще одно. Кто-нибудь имеет доступ в ваш дом, когда вы отсутствуете? Кто-то, кто мог одолжить у вас машину?

Крозьер покачал головой.

— Я живу один. У меня нет ни кошки, ни цветов, так что, когда меня нет, сюда никто не приходит. Ключи только у меня.

— Вы в этом уверены? Уборщица, коллега, пришедший поработать?

— Черт, конечно, я уверен. Я сам делаю уборку и работаю один. Я порвал с подружкой два месяца назад и сменил замки, понимаете? Ни у кого, кроме меня, ключей нет! — В его голосе послышалось раздражение.

Кэрол не унималась:

— И никто не мог взять ваши ключи так, чтобы вы об этом не узнали, и сделать копию?

— Не вижу ни малейшей возможности. У меня нет привычки оставлять их где попало. А машина застрахована только на мое имя, так что никто никогда ее не водил, — сказал он, раздражаясь все сильнее. — Слушайте, если кто-то совершил что-то криминальное в машине с моим номером, значит, у него были фальшивые номера, я так понимаю?

— Благодарю за сотрудничество, мистер Крозьер. Уверяю вас, если информация, которую вы мне сообщили, подтвердится, вы больше о нас не услышите. Большое спасибо, что уделили нам время.

Вернувшись в машину, Кэрол сказала:

— Найдите телефон. Я хочу еще раз позвонить доктору Хиллу. Просто не верится, что он ушел в самоволку сейчас, когда он по-настоящему нам нужен.

Это смешно. Они находят человека, который даже не может сказать, я ли осуществила то или иное конкретное наказание или нет, и нанимают его, чтобы он помог им поймать меня. Они могли бы по крайней мере выказать уважение, наняв кого-то с хорошей репутацией, оппонента, достойного моего мастерства, а не дурака, который никогда не встречался с противником моего масштаба.

Вместо этого они меня оскорбляют. Предполагается, что доктор Тони Хилл составит мой психологический профиль, основываясь на анализе убийств. Когда многие годы спустя, после того, как я спокойно умру в собственной постели от естественных причин, этот мой отчет будет опубликован, историки смогут сравнить его характеристику с реальностью и посмеются над приблизительностью его псевдонауки.

Он никогда даже не приблизится к правде. Правду я пишу здесь, для истории.

Я родился в йоркширском порту — Сифорде, в одном из самых оживленных торговых доков страны. Мой отец был моряком торгового флота, старшим офицером на нефтяном танкере. Он плавал по всему свету, потом возвращался к нам домой. Но моя мать была такой же дурной женой, как и матерью. Теперь я понимаю, что в доме всегда был хаос, питались мы нерегулярно и невкусно. Единственное, что ей удавалось, единственное, что их связывало, — это выпивка. Если бы на Олимпийских играх существовали парные соревнования по бухлову, они бы завоевали золото.

Когда мне было семь лет, отец перестал возвращаться домой, и, конечно, мать обвинила меня в том, что я был недостаточно хорошим сыном. Она сказала, что это я его выгнал. Она говорила, что теперь я глава семьи. Но я никогда не мог оправдать ее ожиданий. Она всегда хотела от меня большего, чем я мог дать, и управляла мною, всегда обвиняя и никогда не хваля. Я проводил больше времени, запершись в шкафу, чем это делают пальто у большинства людей.

Поскольку отец больше не оплачивал счета, ей пришлось обратиться к социальной службе за пособием, которого едва хватало на жизнь, не говоря уж о выпивке. Когда жилищный кооператив выселил нас из дома за неуплату, мы некоторое время жили с родственниками в Брэдфилде, но мать не могла вынести их осуждения, и мы вернулись в Сифорд, где она занялась проституцией. Я привык к череде отвратительных пьяных матросов, которые посещали ее в грязных квартирах и комнатах, которые мы снимали. Мы всегда задерживали плату и обычно съезжали с квартиры ночью, чтобы сбежать от судебных приставов.

Я возненавидел мерзкие хрюкающие совокупления, старался пореже приходить домой и часто ночевал на улице рядом с доками. Я стал находить детей, которые были младше меня, и отбирал у них деньги, чтобы поесть. Школы я менял почти так же часто, как мы меняли квартиры, поэтому успеваемость у меня никогда не была хорошей, хотя я знал, что могу заткнуть за пояс большинство ребят, которые были просто дураками.

Как только мне исполнилось 16, я уехал из Сифорда. Уезжать мне было не жалко: из-за постоянных переездов мне не удалось обзавестись большим количеством друзей. Я повидал достаточно мужчин, чтобы понять: я не хочу вырасти и стать таким же, внутри я чувствовал себя другим. Я решил, что, если перееду в большой город, вроде Брэдфилда, мне будет легче найти работу по душе. Один из родственников матери нашел мне место в электронной фирме, где работал сам.

Примерно тогда же я обнаружил, что, переодеваясь в женское платье, чувствую себя лучше. Я снимал квартиру один, поэтому мог делать все, что захочу, и это меня успокаивало. Я начал изучать компьютерную науку на вечерних курсах и в конце концов приобрел приличную квалификацию. Примерно в то же время мать получила по завещанию своего брата дом в Сифорде.

Я воспользовался возможностью получить работу в Сифорде, в компьютерных системах местной частной телефонной компании. На самом деле мне не хотелось туда возвращаться, но работа была слишком хороша, чтобы отказываться. К матери я и близко не подходил. Вряд ли она знала, что я в Сифорде.

Одним из немногих достоинств этого города было то, что оттуда ходит паром в Голландию, куда я стал ездить на каждый второй уик-энд, потому что в Амстердаме я мог одеваться как женщина и никто не обращал на это внимания. Там я встретил много транссексуалов и трансвеститов, и чем больше я с ними разговаривал, тем яснее понимал, что я — такой же. Я был женщиной, заключенной в мужском теле. Это объясняло, почему девочки никогда не вызывали у меня особого сексуального интереса. И, хотя я находил мужчин привлекательными, я знал, что я не гомик. Гомики вызывали у меня отвращение с их претензией на нормальные отношения, когда все знают, что только мужчина и женщина по-настоящему подходят друг другу.

В Лидсе я пошел к врачам в «Джимии», где делаются все операции по перемене пола, и они мне отказали. Тамошние психологи были так же глупы и ограниченны, как все прочие их собратья. Но мне удалось найти одного частного доктора в Лондоне, который прописал мне необходимое гормональное лечение. Конечно, я не мог продолжать работать, но поговорил с боссом, и он сказал, что даст мне хорошую рекомендацию на другую фирму, когда мне сделают операцию и я стану женщиной.