Александр Афанасьев - Свой среди чужих

Мастерство водителя я отблагодарил бумажкой в сто лир [59]помимо счета. Водитель совсем расцвел и заверил, что если мне нужна будет la ragazza, чтобы скрасить пребывание в вечном городе одинокого немца, то стоит только позвонить по телефону, указанному на карточке. Карточку я взял, вежливо кивнул головой и сказал «danke sсhön».

Семейный пансионат, в который меня привез разговорчивый водитель, находился в районе Трастевере, на западном берегу Тибра. Район считался старинным, но «внутренним», там не было туристических маршрутов, дорогих отелей и известных достопримечательностей. Узкие улицы и дурное освещение вкупе с давящей со всех сторон теснотой во всем были непривычны и внушали тревогу. Пансионат располагался в старинном четырехэтажном здании, год постройки которого я определил как тысяча восьмисотый от Рождества Христова, не раньше. С одной стороны к нему примыкало еще одно здание, с ним была общая стена, с другой стороны была стоянка для машин.

Входя, я мобилизовал все свои скудные запасы итальянского, полагая, что прописаться будет сложно, но оказалось, что все это излишне. Меня встретила белокурая и очень привлекательная mädchen, которая на чистейшем немецком сообщила мне, что ее зовут Джованна, что папа у нее был немцем, она знает язык и рада приветствовать гостя из Германии на древней итальянской земле. За пять минут я получил комнату, какую хотел, – на последнем этаже, чтобы можно было вылезти на крышу и перелезть на соседнее здание. Лифта в здании не было, нормального освещения на лестницах тоже – и любезная mädchen, взяв фонарь (днем!), пошла мне показывать дорогу на узкой, старинной лестнице. Ступени лестницы были крутыми, юбка была по новой моде узкой и короткой, и зрелище было впечатляющее, надо сказать. Но я приехал сюда не за этим.

Комната было небольшой, но чистенькой, с высоким потолком и старой, но крепкой мебелью. Единственным диссонансом в обстановке конца девятнадцатого века была двуспальная кровать – европейская двуспальная, в САСШ такая считается полуторной. В комнате было чисто, кровать заправлена очень аккуратно, как у нас раньше проверяли – чтобы монетка отскакивала.

Я достал еще одну бумажку в сто лир.

– Простите, юная фроляйн, может так получиться, что я буду возвращаться поздно, и мне не хотелось бы вас беспокоить. Возможно ли не сдавать ключ?

– Ах, конечно, синьор. Никакого беспокойства, двери у нас открыты до часа ночи, вас это устроит?

– Да, вполне.

Юная фроляйн сделала что-то наподобие реверанса.

– Если я вам понадоблюсь, наберите один на аппарате, я всегда на месте. Приятного отдыха в вечном городе, герр Бааде.

– Благодарю вас, юная фроляйн.

Интересно. Судя по тем взглядам, которые на меня бросала сия юная особа, я еще котируюсь на рынке. Или она попросту ищет приключений. Или даже подрабатывает… нет, проституцией это назвать нельзя, на улице она не стоит… сопровождает солидных мужчин, скажем так. Сейчас это очень распространенный способ подработки в среде молодежи… образование нынче стоит дорого, особенно университетское, нравы свободные, а современные методы контрацепции позволяют избегать нежелательных последствий всего этого. Как бы то ни было – Бог ей судья.

Для того чтобы начать поиски правды о происхождении Анахиты или Люнетты, можно было обратиться в римскую магистратуру, однако я решил идти выше, поскольку как потомственный дворянин, причем князь, имел на это право. Аналогом Британской Геральдической Палаты в Итальянском королевстве являлся Королевский Геральдический совет при Его Величестве. Короле Италии Альберте Иммануиле Третьем Савойском, заседал он в Палаццо ди Мадама на Корсо дель Ринашименто [60]– это в Риме, бывший римский дворец герцогов Медичи, а основной архив у него был в Падуе.

Для начала мне нужен был транспорт. Рим – слишком большой город, чтобы передвигаться по нему пешком. Автобусы здесь были, конечно, но глядя на то, как эти аквариумы (автобусы были сделаны специально с максимальной площадью остекления для туристов, чтобы разглядывать достопримечательности) еле ползут в плотном, как английский кисель, транспортном потоке, – передвигаться на автобусе расхотелось. Метро? Только две ветки, в Риме в этом смысле сделано очень мало, длина веток всего тридцать восемь километров, в Лондоне, к примеру, четыреста. Такси… тоже в пробке стоять.

Проблема решилась просто. Выйдя из метро на станции Болонья, я заметил табличку «Прокат» – и уже через несколько минут стал временным обладателем… велосипеда! Самого настоящего, белого цвета – как мне объяснили, такой цвет имеют только прокатные велосипеды, и их можно оставить в любом месте рядом с велосипедной дорожкой. Подберут.

На велосипеде я катался… нет, не в детстве, двенадцать лет назад в Крыму на флотских курсах выживания в экстремальных условиях. Навыки вспомнились – если на первых ста метрах мне то и дело приходилось ставить ногу на дорожку, чтобы не упасть, то дальше я покатил все уверенней и уверенней. Велосипед – не самое худшее средство передвижения по Риму, если учесть, что средняя скорость автомобиля по городу днем составляет восемь километров в час. Стоим, господа, стоим.

До Палаццо ди Мадама я добрался минут через сорок – оказалось, что я запутался и уехал на метро несколько не туда. Дорога здесь, как и везде в Риме, была узкой – и я счел возможным прислонить велосипед к стене. Тем более там уже стояло несколько, только не прокатных, а частных, причем дорогих марок. Приведя в порядок костюм – штанины пришлось загнуть, чтобы не попали в цепь, – я постучался в дверь Королевского Геральдического Совета.

Меня пригласили внутрь, провели на второй этаж, предложили колониальный кофе. Колониальный – это кофе с перцем и приправами, что-то типа глинтвейна, но на основе кофе, а не чая, нигде кроме колоний так не пьют. На стенах висели картины, неизвестные мне, но скорее всего подлинники, Рим – это Мекка подлинников, после падения Парижа в двадцатом многие искусствоведы бежали сюда. Старинная мебель, драпированная дорогой тканью стена, тяжелые шторы – все производило впечатление солидности и благородия, как и должно быть в заведении, подобном Геральдической комиссии.

Когда я успел допить кофе – отчего-то я был уверен, что меня сфотографировали, и не раз, – ко мне вышел человек, пожилой, в костюме, явно шитом на заказ, – неброском, но дорогом. Лысина, очки в роговой оправе, типичный ученый.

– Виктор Чезаре… – заявил он, протягивая руку, – с кем имею честь?

Не аристократ. Ученый, занимающийся изучением связей аристократии, есть такие чудаки, которые посвящают этому всю свою жизнь. Мне это кажется глупым – зачем изучать чужие жизни, когда можно заниматься своей.