Джим Томпсон - Убийца внутри меня

— Ты вот чего сделай, — прошептал я, опершись локтями на его стол. — Сгоняй на нефтеперегонку, пусть отпарят тебе железную бочку. А потом — у тебя знакомые со сваркой есть?

— Ага. — Он уже тоже шептал. — Одолжу у кого-нибудь, наверно.

— Так вот, разрежь ее надвое — два раза по кругу, скорее чтоб у тебя вроде крышки получилось. Потом клади внутрь эту вырезку с автографом — она только одна такая, Хэнк! — и обратно завари. Пройдет лет шестьдесят-семьдесят — отнесешь в музей, тебе за нее целое состояние заплатят.

— Елки! — выдохнул он. — А у тебя такая бочка есть, Лу? Давай я и тебе прихвачу.

— Да нет, — сказал я, — не стоит. Я, вероятно, все равно столько не проживу.

В коридоре перед кабинетом Хауарда Хендрикса я помедлил, а он поднял голову от стола и махнул мне:

— Здравствуй, Лу. Заходи, посиди минутку.

Я вошел, кивнул секретарше и подвинул стул ближе.

— Только что с женой Боба разговаривал, — сказал я. — Ему что-то неможется.

— Слыхал. — Он чиркнул спичкой и поднес ее к моей сигаре. — Да и не важно. С этим делом Конуэя уже ничего не попишешь. Можно только сидеть и не рыпаться и быть под рукой, если Конуэю вдруг взбредет в голову права качать. Наверняка он очень скоро смирится.

— Очень жалко, что девушка умерла, — сказал я.

— Ох, Лу, я даже не знаю, — пожал плечами он. — Маловероятно, чтобы она рассказала нам то, чего мы бы и так не знали. Если честно — и между нами, — мне даже полегчало. Конуэй бы не успокоился, пока она не очутилась бы на стуле, вся кругом виновная. Мне бы очень не хотелось иметь отношение.

— Ну да, — сказал я. — Это было бы некрасиво.

— Хотя мне бы, конечно, пришлось, Лу, если б она выжила. То есть я бы засудил ее по самую рукоятку.

Он из кожи вон лез, чтоб казаться дружелюбным после нашей стычки. Сейчас я был его старый кореш и он поверял мне свои сокровенные чувства.

— Я вот думаю, Хауард…

— Что, Лу?

— Да нет, лучше не буду, — сказал я. — Может, вы относитесь к этому не так, как я.

— А я думаю, что так. Я всегда считал, что у нас много общего. Так что ты хотел сказать?

Взгляд его на секунду вильнул в сторону, а рот повело. Я понял, что секретарша ему подмигнула.

— Ну, в общем, такое дело, — сказал я. — У меня всегда было такое чувство, что все мы тут — одна большая и счастливая семья. Все мы, кто на округ работает…

— Ага. Большая и счастливая, значит? — Он опять смотрел в сторону. — Продолжай, Лу.

— В глубине души мы вроде как братья…

— Та-ак.

— Мы все в одной лодке, и наваливаться на весла нам нужно всем разом.

Ни с того ни с сего шея у него вдруг как-то раздулась, и он выхватил из кармана платок. Затем развернулся на стуле спиной ко мне и закашлялся, отплевываясь и задыхаясь. Я услышал, как его секретарша вскочила и выбежала за дверь. Ее каблучки процокали по коридору к женскому сортиру — все быстрее и быстрее, пока она уже чуть ли не побежала.

Хоть бы напрудила в панталончики.

И еще я надеялся, что осколок шрапнели, засевший у Хендрикса под ребрами, пробьет ему легкое. Осколок этот стоил налогоплательщикам чертову кучу денег. Хендрикса и выбрали-то на эту должность потому, что он столько трепался про шрапнель. Не потому, что в о́круге собирался навести порядок или следить за тем, чтобы со всеми обращались по справедливости. А из-за шрапнели.

Наконец Хендрикс выпрямился и развернулся, и я ему сказал, что простуду надо лечить хорошенько.

— Я вам скажу, что́ сам всегда делаю, — сказал я. — Варю лук, а в воду потом давлю большой лимон. Ну, может, средний, а потом еще маленький, если…

— Лу! — резко сказал он.

— А? — ответил я.

— Я ценю твои сантименты — твой интерес, — но вынужден просить тебя перейти к делу. Что ты вообще хотел мне сказать?

— Ой, да это не…

— Лу, прошу тебя!

— Я тут вот чего подумал, — сказал я.

И рассказал ему. То же самое, о чем спрашивал Ротман. Только своими словами — эдак врастяжечку, медленно и неуклюже. Пусть помучится. Не все ж ему переживать из-за следа от спустившего колеса. А вся красота в том, что ему только и остается переживать.

— Господи, — вымолвил он. — Это ж у нас под самым носом, а? На видном месте лежит, если правильно смотреть. Это же так просто и ясно, что обязательно проглядишь. Как ни верти, а он должен был ее убить только после того, как сам умер. После того как уже не мог!

— Или наоборот, — сказал я.

Хендрикс вытер лоб — разгорячился, хоть врача вызывай. Ловить старого простака Лу на следах — это одно. Тут он спор. А моя версия просто его ошарашила.

— Ты понимаешь, что это значит, Лу?

— Ну, не обязательно это, — сказал я, кидая ему спасательный круг. После чего изложил про странные смертельные случаи то, что уже излагал Ротману. — Вероятно, так все и было. Из тех дико странных чудес, которые никто не может объяснить.

— Ну да, — сказал он. — Разумеется. Неизбежно — оно. А ты… э-э… больше никому об этом не говорил, Лу?

Я покачал головой:

— Мне самому только недавно взбрело. Конечно, если Конуэй еще будет кипятиться, когда вернется, я…

— Я б, наверное, не стал, Лу. Я вообще думаю, это будет крайне, крайне неразумно.

— В смысле, надо Бобу сперва сказать? Так я и собирался. Через голову Боба я б ни за что.

— Нет, Лу, — сказал он. — Я не об этом. Бобу нездоровится. Он и так от Конуэя довольно схлопотал. Мне кажется, не стоит его лишний раз нервировать. Тем паче если оно, сам говоришь, без последствий.

— Ну, — сказал я, — если это ничего не значит, то чего б…

— Давай оставим это между нами, Лу, — хотя бы на пока. Тихо посидим, посмотрим, что будет. В конечном счете, что мы еще можем? У нас есть за что зацепиться?

— Не очень, — ответил я. — Считайте, и не за что.

— Вот именно! Даже я бы лучше не выразил.

— Я вам скажу, что́ можно сделать, — сказал я. — Не очень трудно ведь будет собрать всех мужчин, которые к ней ходили. Их, наверно, человек тридцать-сорок всего, раз девица она была не из дешевых. Мы с Бобом — наши все — их бы собрали, а вы…

Видели б вы, как его по́том прошибло. Устроить облаву на тридцать-сорок состоятельных горожан — конторе шерифа раз плюнуть. Изучать же показания и предъявлять обвинения придется ему. А когда он с этим покончит, покончено будет и с ним. Его после этого не выберут и городским собаколовом, пусть даже шрапнель из ушей полезет.

Хотя на самом деле мне хотелось, чтоб он этим занимался, не больше, чем ему самому. Дело закрыто, защелкнулось прямо на шее Элмера Конуэя, и чертовски неплохо было бы его больше не трогать. А раз так, да и время к тому же было к ужину, я разрешил Хендриксу меня убедить. Сказал, что у меня насчет такого соображалка не работает и я ему очень благодарен за то, что мозги мне вправил. На том все и закончилось. Почти.